Институт

Телепатия всегда отлично звучала в рассказах и фильмах, но в реальной жизни она была чертовски раздражающей. Она приходила с гулом, который также был недостатком. И аккумулировалась, что было главным недостатком. Горничные и уборщики менялись местами между Передней и Задней Половиной, что помогало, но надзиратели в красном работали только здесь и нигде больше. Было две команды, Альфа и Бета. Каждая работала по четыре месяца, а потом получала четыре месяца отпуска. Корин была почти в конце своей нынешней четырехмесячной синусоиды. Она проведет неделю или две, приходя в себя, в соседней штабной деревне, а затем отправится в свой маленький домик в Нью-Джерси, где будет жить с Андреа, которая считала, что ее партнерша задействована в сверхсекретном военном проекте. Сверхсекретно — было, но ничего военного.

За время ее пребывания в деревне низкоуровневая телепатия ослабнет, и к тому времени, когда она вернется к Андреа, ее уже не будет. Затем, через несколько дней после ее следующего пришествия, она начнет ползти вперед. Если бы она была способна испытывать сочувствие (чувство, выбитое из нее к тринадцати годам), она бы испытывала его к доктору Халласу и доктору Джеймс. Они были здесь все время, что означало, что они почти постоянно подвергались воздействию гула, и вы могли видеть, что он с ними делал. Она знала, что доктор Хендрикс, главный медик Института, делал инъекции в спину, которые должны были ограничить нарастающее разрушение, но была большая разница между ограничением вещи и ее полной остановкой.

Хорас Келлер, рыжий надзиратель, с которым она дружила, называл Хекла и Джекла высокоэффективными психами. Он говорил, что, в конце концов, один из них или оба сойдут с ума, и тогда людям сверху придется искать новые медицинские таланты. Корин это было пофиг. Ее работа состояла в том, чтобы следить за тем, чтобы дети ели, когда им полагалось есть, заходили в свои комнаты, когда они должны были идти в свои комнаты (то, что они там делали, ее тоже не касалось), ходили в кинозал по вечерам и не выбивались из строя. Когда они это делали, она давала им пощечины.

— Что-то горки сегодня неспокойны, — сказал Джейк-змея. — Слышите? Электрошокеры в боевую готовность, когда будем кормить их в восемь часов, верно?

— Вечерами им всегда становится хуже, — сказал Фил. — Я не… Эй, какого хера?

Корин тоже это почувствовала. Они привыкли к гулу, как привыкаешь к звуку шумного холодильника или дребезжащего кондиционера. Теперь, внезапно, он поднялся до уровня, который обычно они чувствовали на вечерних киносеансах, которые были вечерами бенгальских огней. Только в киношные вечера он в основном доносился из-за закрытых и запертых дверей Палаты А, также известной как Парк Горького. Теперь она чувствовала, что он доносится не только оттуда, но и с другой стороны, словно порыв сильного ветра. Из комнаты отдыха, куда эти дети пошли, чтобы провести свое свободное время, когда шоу закончилось. Сначала туда пошла одна группа, те, кто все еще нормально функционировал, затем пара, о которых Корин думала как о предгорках.

— Какого хера они там делают? — Крикнул Фил. Он приложил руки к вискам.

Корин побежала в комнату отдыха, вытаскивая по пути электрошокер. Джейк бежал позади нее. Фил — возможно, более чувствительный к гулу, может быть, просто испуганный — остался на месте, прижав ладони к вискам, словно пытаясь удержать свою голову от взрыва.

Добравшись до двери, Корин увидела почти дюжину детей. Даже Айрис Стэнхоуп, которая непременно отправится в Парк Горького после завтрашнего фильма, была там. Они стояли в кругу, взявшись за руки, и теперь гул был настолько сильным, что у Корин слезились глаза. Ей казалось, что она даже чувствует, как вибрируют ее пломбы.

Вставлю себе новые, — подумала она. Креветка. Я думаю, это он за рулем. Ударю его, и это поможет разорвать цепь.

Но как только она об этом подумала, ее пальцы разжались, и шокер упал на ковер. Позади нее, почти теряясь в гуле, она услышала, как Джейк кричит детям, чтобы они прекратили заниматься ерундой и разошлись по своим комнатам. Чернокожая девушка смотрела на Корин, и на ее губах играла дерзкая улыбка.

Я сейчас сорву с тебя эту улыбку, Мисси, — подумала Корин, но когда она подняла руку, чернокожая девушка кивнула.

Правильно, дай пощечину.

К Калише присоединился еще один голос: Пощечину!

Потом все остальные: Пощечину! Пощечину! Пощечину!

Корин Роусон принялась хлопать себя сначала правой рукой, потом левой, раз за разом, все сильнее и сильнее, сознавая, что ее щеки сначала загораются, а потом начинают пылать, но это ощущение было слабым и далеким, потому что теперь гул был вовсе не гулом, а огромным ВААААУ внутренней сигнализации.

Она упала на колени, когда мимо нее пронесся Джейк.

— Прекрати делать то, что ты делаешь, чертов маленький…