Институт

Она помолчала, словно собираясь с мыслями.

— Я расскажу одну часть своей истории, потому что это важно. Я была в Ираке во время Второй войны в Персидском заливе, я побывала в Афганистане, и я была вовлечена в то, что называлось допросом с пристрастием.

Для Люка, ее спокойствие — никаких тебе охов, никаких слов-паразитов, типа знаешь, вроде или типа того — было откровением. Это заставило его почувствовать смущение, а также печаль. Она казалась гораздо более умной, чем во время их бесед возле автомата со льдом. Потому что она просто прикидывалась дурочкой? Может быть, но может быть — скорее всего — он увидел женщину в коричневой униформе горничной и просто предположил, что у нее не так уж много ума.

Другими словами, мы с ней на разных уровнях, подумал Люк и понял, что смущение не совсем точно описывает его чувства. Право слово, это было еще и обидно.

— Я видела пытки водой, и я видела немало мужчин, да и женщин тоже, — стоящих в тазах с водой с электродами на пальцах или в прямой кишке. Я видела, как ногти на ногах вырывали плоскогубцами. Я видела человека, которому выстрелили в коленную чашечку, когда он плюнул в лицо следователю. Сначала я была шокирована, но через некоторое время привыкла. Иногда, когда это были мужчины, которые пускали СВУ[207] на наших мальчиков или посылали террористов-смертников на переполненные рынки, я была этому даже рада. Я была… Сейчас вспомню это слово…

— Десенсибилизирована[208], - сказал Тим.

— Десенсибилизирована, — сказала Морин.

— Господи, как будто она тебя услышала, — сказал помощник шерифа Баркетт.

— Тише, — сказала Венди, и что-то в этом слове заставило Люка вздрогнуть. Как будто кто-то другой сказал это прямо перед ней. Он снова переключил свое внимание на видео.

— … никогда не принимала непосредственного участия после первых двух или трех раз, потому что мне нашли другое применение. Когда они прекращали допрос, я играла роль доброго сержанта, который приходил и тайком давал им попить или что-нибудь поесть из своего кармана, батончик Квест или пару Орео. Я говорила им, что все следователи ушли на перерыв — перекусить, и микрофоны были выключены. Я говорила, что мне их жаль, и я хочу им помочь. Я говорила, что если они не заговорят, то будут убиты, хотя это и против правил. Я никогда не рассказывала им о Женевской конвенции[209], потому что большинство из них не знали, что это такое. Я говорила, что если они не заговорят, их семьи будут убиты, и я действительно этого не хотела. Обычно это не срабатывало — они что-то подозревали, — но иногда, когда следователи возвращались, заключенные говорили им то, что те хотели услышать, либо потому, что верили мне, либо потому, что хотели верить. Иногда они что-то рассказывали именно мне, потому что были сбиты с толку… дезориентированы… и потому, что они мне доверяли. Да поможет мне Бог, у меня было очень располагающее лицо.

Я знаю, зачем она мне это говорит, — подумал Люк.

— Как я оказался в Институте… эта история слишком длинная для уставшей, больной женщины. Кое-кто пришел ко мне, остановимся на этом. Не Миссис Сигсби, Люк, и не мистер Стэкхаус. И не человек, работающий на правительство, конечно же. Он был стар. Сказал, что он — вербовщик. Спросил, не хочу ли я получить работу, когда закончатся мои военные гастроли. Легкая работа, сказал он, но только для человека, который умеет держать язык за зубами. Я думала о повышении, но это звучало даже лучше. Потому что этот человек сказал, что я буду помогать своей стране намного больше, чем когда-либо могла это делать в Песочной стране. Так что я взялась за эту работу, и когда они отрядили меня в прислугу, я не возражала. Я знала, что они делают, и сначала меня это устраивало, потому что я понимала, — для чего. И это было хорошо, потому что Институт похож на то, что говорят о мафии — как только ты вошел, выйти ты не можешь. Когда у меня не хватило денег, чтобы оплатить счета мужа, и когда я начала бояться, что стервятники заберут деньги, которые я скопила для своего мальчика, я попросила работу, которую неоднократно делала в армии, и Миссис Сигсби и Мистер Стэкхаус позволили мне попробовать.

— Стукачество, — пробормотал Люк.