– Да дуреха была, – она задумчиво вглядывается в свет ночника, щурится, но так и не отводит глаз. – Он взрослый мужик, солидный. Наши-то все еще пацаны, даже кто школу уже окончил. Мы познакомились… ну в одном таком месте. Там простых людей не бывает. Все такие.. ну, с прошлым. Сама понимаешь. И женщины там… ну бляди, конечно, но красивые, ухоженные. А я кто? Крысеныш детдомовский. Но вот чем-то понравилась я ему, увез к себе – все по согласию, ты не думай. Ночь у нас с ним была – прям как в кино или там в романах. А утром он мне сказал: «Знаешь, женится я не женюсь, сама знаешь, у нас не женятся. Но вот если родишь мне сына, поверь мне – у него будет все! И дом свой, и лошадка, и кроватка, и нянька, и прислуга всякая. И комп навороченный, когда подрастет, и парусник, и самолет, и ездить он сможет куда захочет, и в какой хочет институт поступить – ну все, понимаешь все…» Я говорю – подумаю. А сама думаю – все, понимаешь, все, ну это ж даже в мозгу никак не укладывается. Ладно б еще конкретное что – а тут ВСЁ! Ну, я вытащила имплант, и осталась.
– И на что, спрашивается, позарилась? Можно подумать, мы б, для твоего пацана коня не смогли угнать, или там самолет?
– Да говорю, ж, дуреха! – Наташа досадливо пожимает плечами, посмеивается над собой. – А он теперь меня ищет. Говорит, должна я ему. Он, видите ли, в меня вложился.
– А если найдет?
– А если найдет, то у нас тут у всех стволы есть!
– И не только!
– Да не найдет он вообще!
– Мы ж ее не все время здесь прячем.
– Мы – сегодня здесь, завтра там.
– Все время перемещаемся!
– Да все будет нормально!
– Завтра ты нас здесь уже не увидишь!
На всякий случай, я оставляю Наташе номер своего телефона. Прошу обязательно звонить если что. Мы тепло прощаемся, крепко обнимаемся на прощанье, и я, не без трепета, захожу в лифт. На всякий случай весь подъем нащупываю в кармане кнопку газового баллончика, и чуть не нажимаю на нее случайно, услышав резкую телефонную трель.
– Настя, где ты? Ты не могла бы сейчас ко мне прийти? Понимаешь, с утра я был в Институте – они позвонили, как только ты от меня ушла. Все анализы у меня зашибись, толщина децидуального слоя в кармашке тоже уже достаточная. В общем, они при мне извлекли из морозильной камеры эмбрион и переложили его в термостат размораживаться. Так что завтра, получается, у меня того, день икс. Настя, ты далеко? Ты придешь?
*
Мы сидим, обнявшись, на полу у камина, и в который раз уже глядим вместе на огонь, на пляшущие в глубине очага голубоватые искры. Нам не холодно, но по рукам все равно разбегаются мурашки. Нас обоих трясет от сознания важности наступающего момента.
И я, которая видела уже это все столько раз, участвовала во всем этом столько раз, впервые чувствую свою сопричастность к происходящему.
У нас… ой, нет, конечно же, не у нас, а у Кости, БУДЕТ РЕБЕНОК!
– Ты будешь держать меня за руку? Как в тот раз?
– Торжественно обещаю – я буду держать тебя за руку. Но как в тот раз не выйдет. Завтрашняя процедура займет не больше 15 минут. Потом ты с полчасика для верности полежишь, и пойдешь по своим делам. Это ж не операция!
У Кости растерянный и немного испуганный вид.
– Кажется, я, наконец, собрался сотворить с собою что-то непоправимое.
– Почему обязательно непоправимое? Вдруг все, ради разнообразия, пройдет хорошо?
Ты просто походишь девять месяцев в чуть более свободной одежде, а потом у тебя на руках окажется лялька, и все вернется в свою колею.
– Тебе б все шутить! А скажи, если мне ничего не подсаживать, что тогда будет с кармашком?
– Ничего не будет. Он просто зарастет.
– А могу я после этой беременности навсегда остаться бесплодным? Эти гормоны, которые я сейчас без конца пью, они как-то влияют на сперму?
– На сперму, насколько я знаю, никак. Импотентом сделаться можешь. Тебя же предупреждали, небось.
– В это мне как раз почему-то меньше всего верится.
Костя привлекает меня к себе, мы целуемся, скатываемся постепенно на пол, ближе к камину, из которого, между прочим, искры. Секс – лучшее средство от страха и нервного напряжения.
– А вдруг это в последний раз?
– Не пугай!
Почему-то абсолютно не верится, что вообще что-нибудь может измениться. Нет никакого такого завтра! Стрелка на часах не движется, время остановилось. Существует только здесь и сейчас. Вне этой мансарды нет, и не может быть ничего существенного для нас. Мы достигли того, к чему шли всю жизнь. Мы друг друга нашли, мы друг у друга есть, и теперь делаем друг с другом то, чего хочется.
Зачем нам вся дальнейшая жизнь, если все и так хорошо? Уберите ее, она лишняя.
*