Институт репродукции

– Там… по-разному, – задумчиво говорит она. – Ты ж понимаешь, условия – ну, это, в конце концов, не самое главное. Главное – это люди. А люди там… разные. Как везде, собственно. Есть очень хорошие, есть похуже. Есть сильные, есть слабые, а тон, конечно, задают сильные. И потом – для вас-то, москвичей, мы может и все на одно лицо, но на самом-то деле общего между нами мало – разве что общие несчастья. Даже религии у всех разные. Ну, люди кучкуются по общинам, пытаются по возможности отделяться одни от других. Свои пытаются защитить своих. Все это на маленьком пятачке. Ну, короче, можешь себе представить. Очень трудно при таких обстоятельствах сохранять цивилизованность. Но… мы пытаемся. По мере возможности, – она улыбается, и ее тут же скручивает очередная схватка, которую мы старательно продыхиваем. К счастью, отделение сегодня полупустое, и я могу посвятить ей все свое время.

*

Ближе к вечеру Анджела родила чудесного мальчика, смуглого и темноглазого, как она сама. Мы еще были в родзале – Митя как раз заканчивал зашивать небольшой разрыв – когда неожиданно – цок-цок-цок – в облаке сладких духов нарисовалась педиатор. Мы ее не вызывали – с ребенком ведь все хорошо было.

– Давитян Анжела, двадцать пять лет, не замужем, правильно? Гражданка Азербайджана, и российской регистрации у вас нет? Временно проживаете в секторе Д? У врача во время беременности не наблюдались? А ребеночек-то желанный?

– Желанный, – Анжела едва шевельнула в ответ губами. Все тело ее напряглось, бедро и колено, которых я, подавая инструмент, случайно коснулась рукой, казались деревянными. Я выронила зажим, и он громко звякнув, ударился о керамические плитки пола. Пришлось срочно распаковывать резервный набор.

– Настя, будь повнимательнее! – прошипел Митя. – Держи зеркало вот так, как я показал, ясно?

Ну, гнида, я тебе еще покажу! Небось, не забыл еще, как сам другим врачам зеркала держал? У самого, можно подумать, пальцы не немели! Особенно если некоторые один шовчик по два с лишним часа накладывают!

– Ну, и где же наш ребеночек? – весело щебетала педиатричка. – Ух ты, какой славненький мальчик! Три с половиной килограмма – толстенький-то какой! А глазки-то какие у нас черненькие! Женщина, вы уже решили насчет ребенка? А то б я его сразу на второй этаж, на усыновление унесла. Как раз есть у меня на примете одна подходящая мамочка. «И на наследственность, говорит мне плевать, лишь бы здоровенький был!» Так я его сразу и заберу, чего ему тут, болтаться? Еще заразу какую-нибудь подцепит. А завтра с утречка как юрист подойдет, сразу все и оформим. И послезавтра он у нас домой пойдет, как все нормальные детки. Хорошо, женщина? Вы мне только вот здесь и здесь прямо сейчас распишитесь.

– Маргарита Алексеевна, вы мешаете нам работать! – Не выдерживает, наконец, Митя.

– Извини, Митюша, одну минутку, я уже ухожу. Женщина, но вы же понимаете, что вам не дадут его взять с собой? Решайте скорее, мне некогда. Вам кажется, ему будет лучше в Доме Малютки? Да что ж вы молчите? Вы вообще слышите меня? Вы хорошо понимаете по-русски?

– Да, я хорошо понимаю по-русски, – безжизненным голосом отвечает Анжела. Протянутая ей ручка повисает в воздухе. Анжела не делает ни малейшего движения ей навстречу.

– Тьфу, черт! – чертыхается сквозь стиснутые зубы Митя. Иголка снова протыкает кожу в неверном месте.

*

Часа в два ночи меня будит телефонный звонок. С трудом отрываю голову от стола, где она лежит, потираю одной рукой затекшую от неудобного положения шею. Другой рукой неуклюже подцепляю трубку.

– Отделение обсервации. Слушаю вас.

Приятный мужской голос с еле различимым акцентом. Говорит чуть с придыханием, явно очень волнуясь.

– У вас сейчас находится женщина, Анжела Давитян, можно узнать, как ее состояние?

В таких случаях положено отвечать, что справочная с 9 до 15 по телефону 9751 и так далее. Но я, конечно, говорю вовсе не это. Я говорю:

– Подождите.

С трубкой в руках я иду в палату, трясу за плечо спящую Анжелу и прикладываю ей трубку к уху.

– Але, але! Вы слушаете меня?! Почему вы молчите! – Нетерпеливо взрывается трубка в этот момент. Акцент в раздраженном голосе слышится гораздо сильнее.

– Давид! – восклицает Анжела. После чего следует поток незнакомых мне слов.

Ребенок спит рядом с ней в кроватке – черные загнутые ресницы на смуглых щечках, ручки сжатые в кулачки.

Сама не зная еще зачем, я снимаю на телефон крохотное двухминутное видео – мама, спящий ребенок, голос отца в телефонной трубке. Скорее всего, этой записи суждено остаться их единственным семейным видео. Единственным свидетельством того, что семья эта вообще когда-то существовала. Единственным, что останется от нее на потом.

*

В Москве тучи, а у нас в раю – солнышко. Я спрыгиваю с Астрочки, сдвигаю на лоб темные очки, и оно слепит мне глаза. Я сонно и сладко жмурюсь, предвкушая отдых и сон.

Я показываю видео маме – она сидит в кухне, качает ногой спящую в коляске Маринку, время от времени сует сидящей в высоком стульчике Таньке не глядя ложку-другую каши, а сама уткнулась в свой ноутбук, просматривает новостной сайт.