Институт репродукции

– И ведь он ее везде с фонарями ищет! Уж я-то знаю, как раз проводку на той неделе в берлоге его менял, вся охрана об этом трындела. При мне кто-то звякнул в телефон, что вроде видели ее, в сторожке в каком-то парке. Так часу не прошло – в новостях передали, что по всем четырем углам того парка четыре сторожки синим пламенем заполыхали и девицу какую-то рыжую в кустах всю переломанную нашли. У-у, медведь, а не человек! Если он ее здесь найдет, нам всем копец. Ты, давай-ка, налаживай ее отсюда от греха подальше, у нас тут дети, не дай Г-дь…

– И у нее дети, – негромко говорю я.

– Ну да, ну да, я ничего и не говорю, дети. Но ведь одно дело – наши дети, а другое еще чьи-нибудь. Сама-то своей головой подумай!

– Дядь Саша, – я задумчиво разглядываю прислоненный к крыльцу пахнущий свежим лаком шкаф-комод-пеленальник. – Вот как так получается: руки у тебя умные, а сам ты дурак?

*

Костя перезванивает практически уже ночью. У него нежный, нетерпеливый голос, и жаркое, даже сквозь трубку обжигающее ухо дыхание – я слушаю и, забывая обо всем, даже не сразу вникаю в смысл произносимых слов.

– Так ты все-таки приедешь?

– Ну, Серега обещается меня подкинуть, в случае, если у вас отыщется, где ему переночевать.

– Да, конечно, пусть приезжает! Дом большой, что-нибудь придумаем!

Я абсолютно убеждена, что у нас дом резиновый – случая не было, чтоб кому-нибудь не хватило в нем места!

Они действительно появляются – где-то около часа.

Сперва я слышу низкий рык незнакомого мне мотора, потом заливистый лай всех наших собак сразу, потом глухо стукает наша никогда не запираемая входная дверь, потом сразу что-то с грохотом падает и катится по полу – похоже, жестяное ведро, кто-то громко чертыхается – и вот он, мой Костя, я с радостным визгом повисаю у него на шее!

Бессовестная откровенность моего поведения объясняется тем, что я уверена – наши все уже спят, а Сереги я давно не стесняюсь.

Тем больше потрясение, когда за спиной моей вдруг слышатся тяжелые шаги и отчетливый лязг передергиваемого затвора. Тонкие брови Сергея изумленно влетают вверх:

– Батя! Ты еще откуда тут взялся, и чего нах… делаешь?!

Осторожно отцепляюсь от Кости и медленно оборачиваюсь. Посреди кухни стоит дядя Саша, заспанный, в одних трусах, и с наставленным прямо на нас ружьем в руках. Секунду спустя за его плечом возникает сонное лицо Марфы с хнычущим ребенком, рот которого немедленно затыкается титькой.

Немая сцена.

Марфа соображает первая – быстро и аккуратно она опускает дуло ружья вниз, в пол – и делает это как раз вовремя, поскольку дяди Сашин палец, все еще пляшущий на спусковом крючке, неожиданно дергается, и ружье, соответственно стреляет. Хлоп! В нашем многострадальном полу появилась свежая, черная, чуть дымящаяся дырочка.

На шум выстрела сбегаются все: взъерошенный Гришка, вернувшаяся недавно с родов и едва успевшая задремать мама, бледная до синеватых прожилок на висках Наташа, визжащая не то от испуга, не то от восторга Татьяна. Не хватает только Васьки и Варьки – этих, если уж уснули, ничем, кроме пушки не разбудить, да Степки, на последней электричке неожиданно подавшегося в Москву, (и хорошо, от греха подальше, а то кто знает, что б он сейчас учудил).

Да, ничего себе, у меня нарисовался романтический вечер! И уж веселья хоть отбавляй!

*

В два часа ночи мы все еще сидим в кухне вокруг стола. Пьем пиво, которое Костя с Сережкой привезли с собой из Москвы, жуем бутерброды со всем, что только есть в холодильнике, и болтаем обо всём на свете. Мне ужасно хорошо – я выспалась днем, спать мне больше совершенно не хочется. У остальных, похоже, в башке гуляет адреналин. Мне лично все равно кто здесь кому кто. Лично я сейчас всех люблю, и мне кажется, что и все сидящие, вокруг меня за столом, друг друга любят. Мы будто одна большая семья.

То, что он, придя в незнакомый дом, неожиданно наткнулся на своего, давно оставившего семью отца, для Сережки оказалось вполне в порядке вещей. По его словам, это происходит с ним регулярно, минимум дважды в год. Ведь недаром отец его не просто бродяга-ремонтник, а один из лучших в Москве. Человек-легенда, коему подвластно все – электрика, электроника и сантехника. Которому хоть дерево дай, хоть бетон, хоть самый что ни на есть благородный мрамор, не говоря уж о пластмассе и силиконе – и он из этого сотворит все, что вы ему закажете, и вдобавок еще то, что вам даже в голову никогда не придет.

Дядя Саша, сообразив наконец, что он только что чуть не наделал, начал каяться и бить себя в грудь: «Да же я! Да что же! Дак ведь сынка! Да я ж думал, за рыжей этой пришли! А так бы я никогда! Да я разве не понимаю, что дети!» Но ружье у него все равно отобрали.

Марфа с Серегой наперебой успокаивают его, отпаивая попеременно то водкой, то валерьянкой но все это пока что безрезультатно.

То, что мачеха – ну да, не побоимся этого слова – младше его на три года, Серегу похоже, нисколько не впечатлило.