Институт репродукции

Укрывшись за раскидистым дубом, я снова и снова пересчитывала разноцветные курточки и комбинезончики, да, все точно, их шестнадцать, а не семнадцать! Сперва я решила, что просто на ней сегодня куртка другого цвета.

Что с ней случилось? Заболела? Проспали, и не повели? Хотя нет, Игорь сегодня точно был в Институте, я видела его на пятиминутке.

Мне казалось, я уже приспособилась. 15 минут клоунады в день – убедиться, что она есть, что с ней все в порядке, она сыта, здорова и благополучна. Убедиться, что она реальна – моя девочка, живая, теплая, настоящая, и вовсе не плод больного воображения.

На самом деле, это все, что, мне надо, я не жадная, вы не думайте. Увидела – и можно жить дальше, бежать по своим делам, встречаться с Костей, расчерчивать графики дежурства. 15 минут в день – это вовсе не мало, это даже очень много, учитывая, что это еще час туда и полтора – два потом до дома. Минимум три часа в день у меня отведено дочери – мыслям о ней, мечтам, любованию, бесконечному пережевыванию увиденного.

Когда я успела стать такой наркоманкой?! Оказывается, все мое душевное равновесие покоилось на этих минутах, на этом видении – зыбком, издалека, – девочки со смешно торчащими остренькими ушами?! Которая мне ни разу даже не улыбнулась. Которая, скорее всего, подойди я к ней слишком близко, попросту расплакалась бы от страха.

Почему, почему, ее сегодня не привели?! Где она, с кем, что с ней?! И что мне делать, если завтра ее опять здесь не будет? А если Игорь перевел ее в другой какой-нибудь, хрен знает где расположенный сад? А если… от одной только мысли у меня чуть не выскакивает сердце… если с ней что-нибудь случилось? Если я вообще ее никогда больше не увижу?

На глаза у меня наворачиваются слезы. Я дергаю изо всей силы рычаг, резко, чуть ли не входя в штопор, разворачиваю машину в воздухе, и гоню на всех порах назад, в Институт.

Вихрем пролетаю мимо обалдело провожающих меня взглядом охранников. Не бросив и взгляда в сторону лифтов, скачу через две ступеньки вверх на третий этаж. Рывком распахиваю дверь ординаторской. Думаю, была б она заперта, я б сейчас выломала замок.

Игорь просматривает в компьютере чьи-то анализы. Краем глаза замечаю, что у кого-то гемоглобин нынче семь – стало быть, перельют чью-то кровь.

– Где она, что с ней?! Почему сегодня не пошла в сад?

– У нее обычное ОРЗ, она дома, с ней моя мама… постой, откуда ты знаешь?!

– Считай, мне сердце материнское подсказало! Какая температура? Что ты ей даешь? Она пьет? При ОРЗ надо все время пить, мама твоя ее поит? Что сказал врач? Вы к ней вызывали врача?

– Я сам, между прочим, врач, ты еще не забыла? Нет у нее температуры. Вчера была, а сейчас уже нет. Так, сопливится. Да с чего ты так разошлась? Настя, что с тобой? Ты плачешь? Успокойся, ничего же ведь не случилось, Настя перестань! Ну, хочешь, мы сейчас поедем ко мне, и ты сама убедишься, что все в порядке? И, слушай, ты не смогла бы завтра с ней посидеть? Хотя бы полдня? А то мама моя завтра никак не сможет, а у меня плановое кесарево.

– Я… да, хорошо, конечно же, с удовольствием!

Я плюхаюсь на кушетку, по щекам моим текут слезы. Просто никак не могут сразу остановиться. Игорь щелчком посылает мне через стол пачку клинекса.

Что-то я стала чересчур часто и легко плакать. Раньше я вовсе не была такой ревой. Интересно, с чем это связано?

*

Мы со Светкой провели чудный вечер. Я держала ее на руках – тяжелую, теплую, и живую, с пыхтящим сопливым носом. Поила ее из чашки с резиновой крышечкой собственноручно приготовленным клюквенным морсом. Переодевала на ночь в розовую фланелевую пижамку. Пела ей какие-то детские песенки, невесть откуда всплывшие в памяти – вроде мама нам никогда такого не пела, а разве что Окуджаву, или Корнея Рушника. Дочка долга не засыпала, все требовала то Игоря, то меня, то обоих вместе и рядом.

На ночь все-таки удалось улизнуть, хоть и не без труда. Я вышла в полную темь, и, конечно, не могла допустить, чтобы Игорь меня шел меня провожать – как бы он бросил больного ребенка? Он, правда, и сам не так уж рвался. Договорились, что завтра утром я у него, как только, так сразу.

Ничего, как-нибудь дойду, ничего со мной не случится. Не в первый раз!

Астрочку я бросила на стоянке у Института – так боялась, что Игорь вдруг передумает, что не рискнула о ней даже заикнуться.

Я пошла напрямик, дворами и переулками – так гораздо быстрее, хоть и более стремно.

Да, на центральных улицах и площадях вечно толпятся люди, и глаза слепит от огней. Но стоит тебе свернуть в проулок – и дома стремительно уменьшаются в размерах, плазменные яркие факелы сменяются обычными фонарями, да и те горят не везде. Поэтому в переулочках и дворах вечно полутемно. Конечно, шум толпы долетает сюда с площадей и проспектов, особенно если праздник, какой-нибудь там День Города или Всеобщего Примирения, но всегда приглушенно. Особенно если ветер, как вот сегодня, и шумят во дворах деревья.