Институт репродукции

Я прохожу один такой двор, и вдруг останавливаюсь на минутку. Стою, смотрю на редкие освещенные окна, начинаю воображать, что вот, если бы, например, я – это вовсе даже не я, а какая-то другая девушка, которую может быть, и зовут даже вовсе не Настя, а как-то иначе. И у нее вполне нормальная семья – муж, ребенок. Может, даже двое детей, мальчик и девочка, например, погодки. Тихая и спокойная работа, в каком-нибудь офисе, с девяти до шести. Сейчас, конечно, все они дома, поужинали и легли спать. Ели что-нибудь простое и вкусное, сырники, например, со сметаной. Пили чай, обсуждая сегодняшние новости – ничего слишком волнующего или неожиданного, так обычная текучка: «Зенит» опять проиграл, с первого числа снова вздуют цены на водку. Посидели у телевизора, посмотрели вместе какой-нибудь бесконечный, глупый и сентиментальный сериал, рекомендуемый для семейного просмотра – без кровавых и сексуальных сцен, так, сладкая тепленькая водичка, от который, впрочем, иногда нет-нет да и наворачиваются на глаза слезы.

Потом пошли спать – с поцелуями и пожеланиями друг другу спокойной ночи. В комнатах гаснет свет, и через некоторое время слышится ровное дыхание спящих людей.

Вещи стоят на своих местах, механизмы работают – кондиционер, стиралка, посудомойка, подмигивает голубым глазком широкий экран на стене. Вся обстановка излучает покой и уверенность в завтрашнем дне.

Все просто, обыденно, ничего тут нет особенного, тысячи и тысячи людей так живут – ну почему ж у меня одной все так по-идиотски?

Чуть не заревела опять, на сей раз от жалости к себе. Так расчувствовалась, что не услыхала шагов. Опомнилась только, когда чья-то железная клешня сцапала меня за плечо, и хриплый голос в самое ухо гаркнул:

– Документы? Что несешь в рюкзаке?

Я, конечно, дернулась, да куда там!

Блин, вот ведь влипла! Любые хулиганы были бы в сто раз лучше! Закричала бы что есть силы, и глядишь, хоть это и не мой дом, все равно нашелся в нем хоть один смельчак, вышел бы мне на помощь…

Но кто в здравом уме рискнет связываться с полицией?!

Леший знает, откуда они берутся. Всем известно, что коренные москвичи в полицию служить не идут, это им западло. Из каких-то пакостных медвежьих углов, где большинство к двадцати либо спилось, либо скололось, либо зарезали в пьяной драке, либо сидит, за то, что в драке сам кого-то пырнул. А самые живучие подаются в Москву в менты. Этих уже ничем не проймешь, не удивишь, не смутишь, и не напугаешь. Глаза у них оловянные и пустые. Они хозяева мира, хозяева улицы. Пожалуй, крепкая какая-нибудь группировка или там мафия в чем-то будут покруче их, но и полиция ведь сама себе мафия. Когда их много, они еще поглядывают друг на друга, косятся на начальство – действуют, с какой-никакой оглядкою на закон. Но когда он такой один – чего и кого ему тут стеснятся?

Я послушно сбрасываю с плеча рюкзак, дергаю молнию, роюсь, нащупываю лихорадочно паспорт, даже не задумываясь, как он станет проверять его в темноте. Да кто их знает, может они и вправду не умеют читать?

Он дергает меня, придавливает к стене дома, задирает свитер, шарит под юбкой, я задыхаюсь от отвращения, изо рта у него разит перегаром и гнилыми зубищами – серый волк над красною шапочкой в московских каменных джунглях.

– Ну че, че ты жмешьси, – бормочет он, – че ты целку из себя строишь? Целки – они, небось, ночью по дворам, как кошки, не шастают. Целки-то небось в такое время по домам все сидят…

И тут я концом мизинца нащупываю сквозь карман Степкину «тревожную кнопку». Жму, конечно, изо всех сил, хотя сама понимаю, что глупо, что нет никакой надежды. Что даже если кто-то там, где-то, увидит, поймет, и рванет на помощь – все равно уже не успеет.

Тоненько свистит в воздухе острый камушек, пущенный невесть чьей рукою непонятно откуда. Небольшой такой, он лишь слегка, по касательной ударяет по голове насильника, так что тот охает, на миг отпускает меня, ощупывает рукою затылок. В глазах не столько боль, сколько недоумение: чем же это таким меня припечатало?

Но я, ясное дело, не жду, пока он опомнится, резко дергаюсь, отскакиваю на полметра, разворачиваюсь, и бегу, бегу что есть сил.

Вслед мне несется заливистая трель полицейского свистка.

До самого метро я бегу, не решаясь остановиться. Влетаю в ярко освещенный мраморный вестибюль, прикладываю карточку к турникету, и дальше, дальше. Вниз по бесконечному эскалатору, на безлюдную в такой час почти что платформу. И сразу, с разбегу в распахнутые призывно двери вагона, с немедленно сошедшимися у меня за спиною створками. Только теперь я, наконец, перевожу дух.

И понимаю, что рюкзачок мой так и остался там, во дворе. С паспортом, телефоном, планшетом. Хорошо хоть кошелек был в кармане.

Хрен с ним! Зато я живая, и со мной все в порядке. Кажется, с час назад мне разонравилась моя жизнь? Извините, ошиблась.

*

Рюкзак возник рано утром сам собой у нас на крыльце, также неожиданно и таинственно, как прилетевший вчера ниоткуда камешек. И одновременно с ним пришло ко мне, наконец, осознание того, что именно со мной происходит.