На конференции ООН в 1992 г. по проблемам окружающей среды и развития
«Повестка на ХХI век» предотвращению глобальной угрозы был противопоставлен принцип «sustainable development» («устойчивое развитие») как императив современного мира. Всемирный саммит по устойчивому развитию в Йоханнесбурге (2002) уже своим названием подтвердил приверженность новой парадигме. В итоговом документе ХХII конгресса Социнтерна подчеркивалась преемственная связь с нею, а также с аналогичными идеями, разработанными в 80-х годах [Управление… 2003].Однако уже на Генеральной Ассамблее ООН в 1997 г. прозвучали первые тревожные оценки результативности предлагаемой парадигмы. «Сегодня общие тенденции в области устойчивого развития хуже
, чем они были в 1992 году» [Моисеев 1999, c. 59]. Тем не менее, a priori не ставя этот концепт под сомнение, все же есть смысл заметить, что «sustainable development» приобрело статус идеи, о котором предупреждал Дарвин: в науке уважаем не тот, кто первый сформулировал определенные идеи, а кто сумел убедить в их истинности остальной мир. В 1918 г. один из последователей Э. Гуссерля писал своему учителю: «Проблема познания ставится тогда, когда собственно познание уже совершилось и когда речь идет уже собственно об узнавании. Мы имеем определенную идею данного предмета и речь идет о том, согласуется ли данный… предмет с «идеей» [Илья Пригожин 1998, с. 88].С таких позиций сущность и особенно официальный статус концепта – это, говоря словами Гегеля, «с трудом поддающийся определению» вопрос. Как парадигма современного знания и глобальной практики, этот принцип подлежит всесторонней постдисциплинарной верификации.
«Sustainable development» – изначально противоречивая полисемантическая модель. Смысл «развития»
остается неопределенным. Парадокс в том, что развитие – всегда динамика, но далеко не всякая динамика – развитие. В таком ключе установка на «устойчивый рост» не только является санкцией господствующего способа «развития», но и по умолчанию «благословляет» стабильность без развития. Показательно, что экологический компонент проблемы даже не входит в семиотику этой парадигмы. Речь идет о манифестации «устойчивого развития» как роста и лишь «без ущерба для окружающей среды». Следуя такой утопии, мир наверняка окажется в известной ситуации узника из романа Ф. Кафки: он упорно рыл тоннель, ведущий на волю, но оказался… в соседней камере.В таком контексте концепты «окружающая среда», равное росту «развитие», его «устойчивость» – это риторика
линейно-прогрессистских иллюзий эпохи Просвещения, но для Современности они предстают как фундаментальные и неразрешенные проблемы.Во-первых, какого субъекта
«окружает» среда, что она собою представляет и каков характер связей между ними? Почему академик В. Вернадский определил человечество как «геологическую силу», т. е. мощную планетарную, но бессознательную силу и вместе с тем характеризовал воображаемый им мир как «ноосферу» (греч. nus – разум)? Соответствует ли такая «разумная сфера» человеческой свободе как рациональной регуляции обмена вещества и энергии с природой: способности поставить ее под свой контроль, вместо того чтобы она господствовала над людьми как слепая сила, при наименьших затратах сил и в социально-производственных условиях, наиболее достойных творческой человеческой природы и адекватных ей?Во-вторых, что означает «развитие»
, если его нормативными философскими критериями являются: разнонаправленность, прогрессивные и регрессивные тенденции, а также так называемое «одноплоскостное» развитие, т. е. эволюция без изменения основного качества; обратимость/необратимость как единство преемственности и отрицания; гомогенность/гетерогенность, упрощение и разнообразие, дифференциация структур и вместе с тем связей между ними; повышение/понижение высоты самоорганизации в зависимости от соотношения между хаосом и порядком; нарастание темпоральности, а с ней – и противоречивой связи ритмов и аритмии процесса.С точки зрения взаимосвязи изложенных критериев развития
, современная реальность «человек/природа» напоминает П. Чаадаева: «Мы растем, но не созреваем». Характерно, что Ницше пришел к тождественным выводам. «Естественнее стало наше отношение к природе: мы уже не любим ее за «невинность», «разумность», «красоту»; мы ее таки порядком «одъяволили» и «оглупили»… человек приблизился не к природе…но сделал лишний шаг вперед к той цивилизации, которую он отвергал. Мы возросли в силе…» [Ницше 1994, c. 96, 97], но не в мудрости отношения к природе как к своему Дому, и «…так охотно остаемся на лоне природы, потому что она не имеет мнения о нас» [Ницше 1998, c. 456]. В известной эпопее Т. Манна библейский Иосиф говорит: «Всемогущество – это… великий соблазн. Смотри на это как на пережиток хаоса!.. Тебе придется бороться с самим собой…, как когда-то с другим» [Манн 1991, c. 503, 561].