Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Писатель своим идеям дал точное название: «примирительная мечта», тем самым указав на ее фантастичность, спорность и желательность. Однако его увлеченность и идейная страстность и одновременно призыв «к практическому делу» стали во многом реальной причиной превращения мечты в страстные убеждения / поступки для следующих поколений, превративших «русскую идею» в абсолютную истину и стремившихся к реализации мечты в революционной практике. Как известно, в походе на мировой капитал, в борьбе за коммунизм объединились самые разные слои русского общества: рабочие, солдаты, крестьяне, творческие и радикальные интеллигенты.

В то же время Достоевский не мог оставаться в рамках мечтательного примирения, так как с самых первых своих работ разделил общество на ограниченных беспочвенных страдальцев и тотальных жертв – народа. Он изыскивал самые изощренные обвинения в адрес интеллигенции, ассоциируя ее с Западом, придавая свой критике черты антисемитизма и ксенофобии. Следуя не его декларациям, а его бинарной логике, никакой общности идей у народа и интеллигенции вовсе нет и быть не может; ибо общечеловеческий идеал «умственного пролетариата» – интеллигенции – это лакейское заигрывание с Западом и ресентиментные попытки превратить Россию в западную цивилизацию, подчинить «мамоне» и «Богу торговли».

Об общности интеллигенции и народа он размышляет абстрактно, мечтая (в неопределенном времени) о «рождении» молодого поколения интеллигенции, способного преодолеть все ошибки своего случайного семейства (дедов и отцов), поднять народ за собой, «слиться» с ним на практике, перестав быть «международным межеумком». Да и общечеловеческое он понимал как доминанту славянского – русского над Западом, который «добровольно должен» следовать после странно очерченной всемирной уступчивости за Россией-миссионеркой. Народ – единственный хранитель русской идеи, которую, однако, ему никак не удавалось репрезентировать в форме общечеловеческих идеалов. Писатель прямо указывает, что другие народы не способны понять наш идеализм и наше самопожертвование, а значит, не способны его принять, оценить и добровольно подчиниться славянской идее.

Нам остается их только «заставить выбирать лучшее» или тихо страдать от их неблагодарности.

Страстный идеализм Достоевского, миф о русской идее, на практике стал основанием идеи международной экспансии; спорные и щекотливые идеи о нашей национальной уникальности стали бесспорными фактами нашей последующей социалистической истории. «Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной» (Достоевский, 25, 17). Этот тезис может быть начертан на скрижалях любой тоталитарной идеологии.

Между славянофилами (в том числе и почвенниками) и западниками – нигилистами наблюдалась «идеологическая» симметрия: и те, и другие с одинаковой силой страсти и в силу схожих мотивов включились в активный процесс мифотворчества: Достоевский – в литературно-публицистический, нигилисты – в революционно-идеологический. В общественном сознании стали доминировать и столкнулись два новых воззрения: представление о святости русской идеи – русского народа и представление о страстности русской интеллигенции, одинаково опоэтизированные и облеченные в форму мифа[133].

Концепты славянофилов и западников обрели статус смысла происходящего, а значения стали синонимами денотатов. Создавая мифы, его идеологи занимались его внедрением в общественное сознание. На этом этапе и происходило то, что Р. Барт назвал переходом семиологии в идеологию. Содержание мифа, целиком оформившись, сливалось с формой и способом потребления. Пока философы «спорили» о стиле, форме мифа, с помощью которого они стремились покорить сознание масс, революционеры-практики натурализовали идею кенозиса русского народа, в ходе деформации смысла слов: народ, страдание, борьба за счастье, самопожертвование, рай и т. д. Они создали идеологический миф о необходимости насильственного водворения справедливости и счастья на земле, утверждения мировой гармонии, пусть и «ценой “слезинки” замученного ребенка». Затем создатели мифа потребовали немедленного изменения самой реальности, ими обозначаемой.

С нашей точки зрения, реальным успешным результатом такого мифотворчества стало известное событие 1878 года – выстрел В.И. Засулич в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова и последующее оправдание террористки судом присяжных (суд шел под председательством Ф.И. Кони, который и вынес оправдательный приговор). Под аплодисменты террористке началась кровавая история XX века в России.