Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Интеллигенция обвинялась в том, что приписывала народу собственные предрассудки, считая религию примитивным поклонением и верой в чудотворность деревянных досок. Самое страшное, как верно заметил С.Н. Булгаков, что интеллигенция сознательно развращает народ, высвобождает из его недр худшую из энергий – энергию «топора»: бунтов и разрушений. Достоевский правомерно указывал на незнание и непонимание нашей интеллигенцией ни народа, ни православной веры. Только народ сохранил веру, идеалы, так как в своих преданиях (духовных стихах, народных молитвах, апокрифах, фольклоре и языке – С. К.) не утратил святые образы защитников веры и отечества: Ильи Муромца, русских святых – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Феофана Затворника и других. Народ верит в свою «слитность с Христом-Спасителем, пришедшим на Русь в “рабском виде”», благословляющим нищую страдающую Русь. Жизненность народной веры – в ее искренности и жизненном сопереживании «идеям» Христа[137]. Старец Зосима, например, как один из ярчайших литературных примеров православной святости, обладал всеми чертами народного святого и мало соответствовал своему монашескому аскетическому статусу[138].

Писатель, обратил внимание на то, что А.С. Пушкин[139] был первым, кто разглядел высокое чувство собственного достоинства нашего народа, который, будучи много веков на положении рабском, никогда не был рабом духовно или нравственно. «Было рабство, но не было рабов (в целом, конечно, в общем, не в частных случаях) – вот тезис Пушкина» (Достоевский, 26, 115).

Интеллигенция, которая наделила народ амбивалентными чертами, по сути, лишь описала саму себя. Именно она, как показал Достоевский, соприкасается своей высшей гранью со святостью русского народа через декларацию русской идеи (славянофильских идеалов), а своей нижней гранью – с «нигилятиной» – буйством и безобразием русского народа (оправданием убийства и самоубийства во имя идеи). В свою очередь и славянофильство, и нигилизм – также внутренне противоречивые начала. Святость (славянофильство как идеал) интеллигенции заключалась в ее следовании народному – православному идеалу, стремлении объединить христиан через духовный союз всех верующих, стремлении реализовать миссионерское предназначение православного народа. Страстность интеллигенции заключалась в «искусственном возбуждении социализма», незнании России, которую зачастую не отличают от Запада, формально противопоставляя ему. Чужие в своем отечестве, русские интеллигенты ничего не имеют общего и с Западом. В этом смысле любопытны размышления писателя о французском языке, на котором учились мыслить с детства дворянские дети, лишенные с первых минут жизни русских воспитателей. Вне почвы – так можно определить их несчастное развитие: никогда не стать «французами» русским и никогда не постичь русского духа франкоговорящим страдальцам за русский народ. Другой пример – это карикатурность описания поведения русских на Западе, позволившая Достоевскому дать убийственную оценку их «культурности и европеизму»: «Русские за границей не порядочного тона. Порядочный тон в искренности и честности. Этого нет, потому что интеллигенты русские безнравственны. За границей и преступники – нравственнее»[140]. При этом нельзя забыть, что и сам Достоевский использует амбивалентную характеристику в описании «ужасно-прекрасного» русского народа.

Кроме того, у интеллигенции есть еще один мотив поведения и делания всего «с фанатической страстью». Ее страстность воплощена в стремлении к власти, управлению народом, навязывании западного просвещения, идеалов всеобщей любви русским людям, вопреки логике и правде жизни. «Интеллигентный русский, даже и теперь еще, в огромном числе экземпляров – есть не что иное, как умственный пролетарий, нечто без земли под собой, без почвы и начала, международный межеумок, носимый всеми ветрами Европы» (Достоевский, 23, 84). Как следствие, вся его деятельность направлена на подрыв или разрушение традиций, ибо не имея почвы, ему нечего терять, кроме своих амбиций и жажды лидерства, которое, по сути, оказывается не чем иным, как ре. Так Достоевский описал интеллигента, приблизив нас к разоблачению его опасной сущности.