Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Здесь проявилась, органически вытекающая из хода развертывания страсти, такая черта русского интеллигента, как ненависть к ближнему. Тоска по далекому идеалу (абстрактная безответственная любовь к дальнему – человечеству) формирует открытое раздражение против несовершенства реальности, желание его немедленного исправления, улучшения или уничтожения. Подобная «логика» легко вписывается и в рассмотрение единичных человеческих страстей: например, любовь, достигая страстного апогея своего переживания, превращается в ненависть; желание славы «оправдывает» совершение преступлений; лень порождает зверство (например, поведение семьи Джунковских в отношении собственных детей). Идея, замешенная на страсти, не метафизична, безнравственна и губительна для ее носителей. Так, абстрактная любовь к человечеству (в любых номинациях), захватившая нигилистов, превращается в конкретную ненависть к конкретным людям.

И первым опытом такой ненависти становится человек, ненавидящий собственное существование, – самоубийца. Затем идеология ненависти переносится на политическую ненависть к «предателям» идеи борьбы за мировую гармонию / Царство Божие на земле; жертвами оказываются «ближние»; возникает эпоха поэтического (идеалистически-романтического) террора; затем объектом ненависти становится свой собственный народ, который «мешает» двигаться к мировой гармонии и который должен быть подчинен идее тотального / тоталитарного контроля и несвободы. Высшим проявлением страстной ненависти-мести становится Бог, чье «уничтожение» означает окончательную победу ресентиментного человекобога.

М. Шелер[145] считал это состояние нравственно-психологическим, разлагающим позитивные моральные качества как человека, так и общества. Человек, испытывающий длительное социальное и главным образом моральное унижение, развивает в душе чувство мести, превращающееся, прежде всего не в действие, а в метастазы сознания и души, когда подавленное негодование систематически отравляет моральное чувство человека, побуждая его усматривать злонамеренность во всех окружающих обстоятельствах жизни. В результате происходит радикальное отрицание иерархии духовно-нравственных ценностей; апология чужих (западных) ценностей; уничтожение всяческих авторитетов; критико-нигилистиче-ское состояние, понимаемое как движущая творческая сила поведения. «В нем (ресентиментом человеке – С.К.) рождается нечто такое, что побуждает желание хулить, ниспровергать, унижать, и он цепляется за любой феномен, чтобы через его отрицание хоть как-то себя проявить. Так, оправдывая внутреннюю конституцию своего ценностного переживания, ресентиментный тип непроизвольно “обесценивает” бытие и мир»[146].

М.В. Лодыженский в своей «Мистической трилогии» (1914 г.) подробно останавливается на клиническом диагностировании психической болезни, весьма схожей по описанию с состоянием ресентимента. «В последнее время наши психиатры стали обращать внимание на особую форму психической ненормальности, называемой ими извращением морального чувства… эгоистическое сердце этого субъекта… подходит к той границе (при своем дальнейшем преуспеянии в недоброжелательстве), начиная с коей, уже чувствует прямое зложелательство, прямое враждебное отношение к людям»[147]. К сожалению, этот феномен не был ограничен лишь областью психических извращений, его корни стоит искать и в социальных предпосылках, и в системе воспитания, и в мифотворчестве таких великих писателей, как сам Достоевский.

Он описал превращение идеи в страсть как процесс подмены религиозного (православного) идеала страстной (революционной) идеей, возводимой в ранг религиозного поклонения. Новые идеи (например, идея просвещения народа, или служения народу, или идея подпольного человека-анонима) – антитрадиционалистские по своей сути – становятся содержанием «новой» интеллигентской веры, благодаря перекодированию всеобщего идеала православия, с последующей инверсией (идеи вместо идеала) по закону «отражения идей». Так, социалистическая идея о мировой гармонии, общечеловеческих идеалах имплицитно содержит в себе религиозную веру в Царство небесное, но эксплицитно отрицает ее, и «по закону отражения идей – убивает в нем (человеке – С. К.) даже самую любовь к человечеству» (Достоевский, 24, 48), вместо того, чтобы ее проповедовать и распространять среди народов.

Страстное стремление к реализации идеи или достижению желаемого создает феномен идеи-страсти, которая обретает статус всеобщности, силу закона, движущую человеком. Переживание идеи со страстью становится психологической основой превращения идеи в страсть. Одно дело, совершение какого-либо дела страстно, в смысле увлеченно, с желанием и энтузиазмом, и совсем другое дело, превращение идеи-дела, желания в страсть, реализация которой равнозначна болезни и заражению, замене идейных оснований беспочвенным фанатичным отстаиванием идеи, вплоть до ее «воплощения». Это всегда чревато гибелью как для ее носителей, так и для тех, на кого она направлена.