Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Нигилизм – явление симптоматичное. Он способен заразить молодежь пафосом ложных идей, и в 70-е годы возникло целое поколение молодых людей, зараженных «нигилятиной 60-х». В основе увлечения беспочвенными идеями лежал механизм страсти, захватывающий человека целиком. Достоевский с тревогой указывал на такое страшное подчинение идее, как самоубийство. Проблему самоубийства он рассмотрел в двух пересекающихся и диаметрально противоположных плоскостях: метафизической и прагматической. Самоубийство есть центр символического мировоззренческого «креста»: метафизической вертикали (человек-Бог) и прагматической горизонтали (человек-идея-партия). Метафизическая «вертикаль» – глубинные причины негативистской (ресентиментной) коррозии сознания вследствие «убийства» Бога, разрушения христианской веры в бессмертие души и вечную жизнь. «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно – идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные “высшие” идеи жизни, которым и может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают» (Достоевский, 24, 48). При этом он вступил в некоторое противоречие с собственным тезисом, создав особый тип самоубийцы – Кириллова («Бесы»). Последний мечтал о бессмертии на земле, собираясь застрелиться, хотел не забвения, но оказаться Человеко-богом (Человек=Бог). «В свою очередь, смерть Кирилова становится продуктивной парадигмой: переработанная Ницше и Камю, она выступает как модель смерти героя двадцатого века, человекобога»[141].

Горизонтальная плоскость – поверхностный слой причин, связан с позитивизмом, материализмом и атеизмом (то есть верой в торжество материального первоначала и полное уничтожение человека после смерти) и индифферентностью, то есть абсолютным безразличием к аксиологическим и моральным основаниям проповедуемых идей. Эти два пересекающихся, разрушающих человека начала, с точки зрения Достоевского, уже проникли в систему воспитания в «русское интеллигентное семейство», став «крестом» на семье, причиной ее развала, обнаружившей непримиримый конфликт отцов и детей. Беспочвенность (девальвация традиционных христианских ценностей) и псевдоидейность («нигилятина») вкупе с ресентиментом эгоистического чувства – основания реальных массовых самоубийств 70-х годов.

В указанный период в борьбу вступили две мифологемы: вера в бессмертие души и вера в мировую гармонию. Возникла эпоха страстной любви к идеальному человечеству, однако у этой любви не было живого основания жизни: христианской идеи бессмертия и спасения. «Словом, идея о бессмертии – это сама жизнь, живая жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества» (Достоевский, 24, 49–50).

Очень важно, что Достоевский перевернул эту формулу и задал другой вопрос: А что, если Бога нет? Все ли дозволено человеку? Возможно ли выжить человеку без Бога? Это был все тот же вопрос о самоубийстве, поставленный в другом аспекте, и именно в такой постановке он оказался весьма близок Толстому, посвятившему теме самоубийства не одну страницу «Исповеди». Однако если для Достоевского вопрос о самоубийстве логично вытекал из антиномии Канта: «Бог есть – Бога нет» и был единственной альтернативой вере, то у Толстого все гораздо сложнее. Он не просто формулирует противоречие между конечностью жизни человека (смертностью) и ее бессмысленностью, но находит решение, преодолевая антиномический разлад между метафизическим и физическим уровнями существования человека, конечностью и бесконечностью, смертностью и бессмертием, разумом и верой[142].

Толстой разомкнул крест, соединив его концы в символический образ круга.