Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

На рубеже позапрошлого и прошлого веков данные обертоны проявились в еврейском вопросе не только в форме исторической мифологемы «Они – Мы», описывающей евреев как вечных оппонентов христианских народов, но и с точки зрения другого, находящегося в одном экзистенциально-культурном пространстве со славянскими народами. Это была эпоха максимально приближающая нас к исследованиям в области теории диалога, когда другой становится одним из способов самоидентификации русской интеллигенции.

Диалог[150] демонстрирует не только отличие, но и близость другого, и прежде всего духовную общность путей славянских (польской, русской) и еврейской культур, связанных с историческим неравенством и вечной вторичностью образов этих народов в европоцентристском менталитете XVII–XIX веков, а также с обострившейся оппозицией славянских культур западноевропейской цивилизации в условиях начавшегося роста этнического самосознания. Возникает устойчивая (для славянских народов) мифологема об утрате духовной связи человека с Богом на Западе, о превращении их отношений в «сухой юридический и экономический расчет». Судьба еврейского народа становится «зеркалом» для славянских народов в понимании своей внезапно обретенной «богоизбраннической» – мессианской – судьбы.

С одной стороны, возникает борьба между двумя славянскими культурами – русской и польской – за духовное – мессианское – лидерство в христианском мире. С другой стороны, их объединяет борьба с еврейским народом за безусловное духовное лидерство и «личные – избраннические» отношения с Высшим. Поляки – уникальный народ, обладающий двойным культурным кодом: славянским и европейским. Они традиционно воспринимали себя спасителями западного католицизма от бездуховности. Аналогичные претензии на лидерство во Всеславянском мире (Н.Я. Данилевский, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев) выдвигала русская православная мысль в лице ее духовных лидеров и апологетов.

Эпоха переходности дает нам репрезентацию схожести трех мессианских народов. Общность их религиозных претензий на духовное первенство через идею национальной исключительности и избранничества может быть реконструирована и как конфронтация друг с другом (сознательный и бытовой национализм, взаимный ресентимент), и как общее движение к межконфессиональному и межрелигиозному диалогу на пути к всеединству (идеал Вл. С. Соловьева и Л.Н. Толстого).

Но есть еще и общность экзистенциальных судеб трех народов, которую метафорически можно обозначить как внеэтнический антимессианизм мира по отношению к ним. «Антисемитизм, являясь по своей природе отрицателем всего еврейского, приобретает в данном виде уникальную и оригинальную модификацию: антисемитизм есть противодействие чистопородному человеческому духу, воплощаемому в перспективу вселенского единства. Это значит, что отвергаемое святое и духовное, божеское и освященное по закону должно быть причислено к антисемитизму. К примеру, убийство великого еврейского актера Соломона Михоэлса суть неопровержимый антисемитизм, и таким же антисемитизмом является акт умерщвления в тюрьме великого русского ученого академика Н. И. Вавилова, равно, как отравление великого грека Сократа»[151].

Несмотря на столь расширенное толкование природы антисемитизма, который в нашем контексте лучше назвать внеэтническим антимессианизмом, это тонкое размышление справедливо не только в отношении отдельных личностей, но и в отношении рассматриваемых народов. В судьбах польского, русского и еврейского народов отразилось бытие в «пограничных ситуациях», в которых они пребывают веками. Сказались и бесконечные потрясения, связанные с духовным отчуждением правительства и интеллигенции от собственного народа, мифовосприятие этнической истории как бесконечных народных страданий, эмоциональное переживание собственного существования в мире, своей особенности в качестве «изгоев» и «вторичных» народов. Свое восхождение к подлинному существованию (экзистенция и есть подлинное существование, по мысли С. Кьеркегора) народ проходит через бесконечный путь страданий и испытаний и спасение видит лишь в своей богоизбранности и уникальной страдательной судьбе. Только находясь на данной позиции, можно оценить природу ресентиментно-ре-прессивного сознания властей в отношении к своему и чужим народам и найти религиозно-духовную основу для «вселенского всеединства» столь разных народов.