Поляки и евреи – две крайние точки русского антисемитизма и ксенофобии: и сознательного (Достоевский, братья Аксаковы, А.С. Суворин, К.Н. Леонтьев, В.В. Розанов), и бытового (погромы, ущемление в правах, языковое и геополитическое унижение и т. д.). И то и другое – отражение, с точки зрения наших интеллигентов и духовных лидеров, рабского положения, прежде всего, русского народа, который, видя другие рабские народы (политически, экономически, географически), испытывает ресентимент к тем, кто в аналогичных условиях сумел остаться духовно независимым (неукорененность в чужое пространство и религиозная независимость евреев; европейская образованность и культура поляков). Два совершенно разных народа (поляки и евреи) слились в «один образ врага», обостряя своим существованием ресентимент русских, которые всегда были духовными рабами своего государства и власти. Они все время «мешали» идеологам русского самосознания – интеллигенции: быть особым народом-страдальцем, богоизбранным, мыслить мифологически и бинарно, ну и, наконец, быть носителем «всемирной отзывчивости» (Достоевский). Русская духовность не могла зачеркнуть аналогичные претензии других народов быть богоизбранными, духовными, сумевших, однако, сохранить свои точечные культуры от репрессий и «великой Германии» (Европы), и «великой русской культуры».
Совместный с Германией «крестовый поход», лелеемый Достоевским, против мирового капитала (евреев-торгашей, спаивающих русский народ) и ненавистного католицизма (читай – польского или французского социализма) становится чуть ли не квинтэссенцией его «русской идеи». После явления нацизма и советского тоталитаризма слова Достоевского звучат как жуткое откровение о будущем, о котором он сам же предупреждал своих соотечественников: «Во всяком случае, одно кажется ясным, именно: мы
Гораздо точнее в своих оценках причин экономического угнетения любого народа не как национального по своей сути, а как исторического процесса был Вл. С. Соловьев, по сути, вполне по-марксистски объясняя причины и экономического расслоения наций, и склонности тех или иных народов к определенному роду деятельности. «Беда не в евреях и не в деньгах, а в господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью всей экономической деятельности – наживу и обогащение, не евреи отделили экономическую область от религиозно-нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономии безбожные и бесчеловечные принципы, а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам»[163]
. Вл. С. Соловьев подошел к экономическому обоснованию глубинных диалектических противоречий капитализма, принципиально внеэтнических и внерелигиозных, хотя сути этих процессов, связанных с историей капитала, он уловить не смог.Любопытно сопоставить высказанные выше идеи с позицией Толстого о связи евреев и капитала. Приведем одно высказывание, которое внешне так похоже на Достоевского: «Разгром этот (речь о русско-японской войне –