Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Но есть в русской мысли и другой разворот обсуждения этой темы. Рефлексия над историей и судьбами славянских и еврейских народов как неукорененных, бездомных, гонимых (при наличии огромного пространства) привела к возникновению русского экзистенциализма (Л.И. Шестов, М.О. Гершензон, Вл. С. Соловьев), отразившего в своих разнообразных подходах базовые экзистенциалы: одиночество, бездомность, страх, ужас, страдание, с одной стороны, богоизбранничество, религию семьи и быта, спасение и веру – с другой. Преодолевая абстрактную веру и формализм в отношении человека и Бога, рассматриваемые нации становятся представителями «живой связи» с Богом, формулы «Я и Ты» как воплощения личных / интимных отношений между человеком и Богом. Здесь отражена еще одна черта экзистенциальной философии: претензия на духовную изоляцию, исключительность даже в страданиях, и тем более в религиозной уникальности, обособление от других, чужих страданий, уход в свое страдальческое избранничество, одиночество и неукорененность в мире, выброшенность («оттеснение на обочину») из общего исторического процесса. «Отбросив все “неподлинное”, она (личность – С.К.) оказывается наедине со своим бытием, с бездонной пропастью “ничто” – бессмысленностью и недостижимостью всего и вся. Пугается ли ее человек, бросаясь обратно в неподлинное существование (тогда, согласно экзистенциализму, он исчезает как индивидуальность, как личность), или же решается остаться в ней, – все равно эта “самость Я”, которую индивид осужден отыскивать, пуста, неустойчива и невыразима. А ведь именно эта онтологическая основа “самости”, сугубо собственного Я и должна быть, согласно экзистенциализму, источником развития и построения действительно индивидуального, самостоятельности самобытности человеческой индивидуальности в исторической деятельности»[168]. Данные рассуждения о личности в полной мере характерны и для рассматриваемых наций.

В центре русского экзистенциализма – поиск исторической самостоятельности, возможностей для реализации своего творческого начала, определение меры человечности нации, по тем или иным причинам «исключенной» из общего хода истории. «Исключительные» народы ведут себя в отношении к доминирующим как внепочвенные – мессианские – культуры, и философия указывает на их призвание искать пути к вселенскому всеединству. Экзистенциализм как сочетание субъективной избранности и вселенского единения находит своеобразное выражение в русской, польской и еврейской культурах. «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (восполнить)» (Мф. 5:17). Явление Христа миру – Новый Завет – было восполнением Ветхого Завета – движением к всеединству, в которое человечество никогда не устанет верить и которое в оригинальной форме было наиболее полно выражено в учении Толстого.

Часть III Становление философии жизни. От Н.Н. Страхова к Л.Н. Толстому

3.1. Н.Н. Страхов как «посредник» между Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым

Достоевского и Толстого объединяло прежде всего, общее ощущение внутреннего трагизма переживаемой эпохи, которую они, однако, осмысливали, переживали и описывали абсолютно по-разному. Во второй половине XIX века оба оказались духовными организаторами последующего религиозного взрыва, слома традиций, поиска нового религиозного мировоззрения. Толстой затем оказался в его эпицентре.

Важной опосредующей фигурой между ними вначале пути оказался Николай Николаевич Страхов, которому было суждено сыграть заметную роль в жизни обоих писателей. Несмотря на его известность и дружбу со многими знаменитыми писателями и мыслителями того времени, он мало знаком современному читателю.

Напомним некоторые важные эпизоды из его биографии. Н.Н. Страхов (1828–1896 гг.) – философ, публицист, литературный критик, педагог, член-корреспондент Российской АН, почетный член психологического общества, почётный член славянского общества. Творческое долголетие (почти вся вторая половина XIX века) во многом было связано с образом жизни этого одинокого аскета, бессребреника, всецело подчинившего себя «работе мысли». Он представлял собой тип «homo legens»; приобретение и коллекционирование книг было главной страстью, «светским удовольствием», «спортом, охотой этого мирского монаха» (Б.В. Никольский). Страхов был редким типом «ученого-библиофила», составившего свое книжное собрание по всем отраслям наук в изданиях XV–XIX вв.[169]