Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Н.Н. Страхов здесь невольно выразил ключевую для всей русской философии мысль: философия с ее образным аппаратом и логикой вчувствования (сердечности) вышла из литературы, как из своего генетического основания. Литература диктовала и особый дискурс для нарождающейся философии, образную систему идей и категорий, ставя русскую мысль на гораздо большую высоту, чем немецкую или какую бы то ни было другую. С другой стороны, литература создавала и единственно возможное направление для неклассической философии жизни: экзистенциализм, точнее, религиозный экзистенциализм. Это прекрасно понял русский философ-экзистенциалист Л.И. Шестов: «…вся творческая деятельность его (Льва Толстого – С.К.) была вызвана потребностью понять жизнь, т. е. той именно потребностью, которая вызвала к существованию философию. <….> Собственно же философия должна начинаться там, где возникают вопросы о месте и назначении человека в мире, о его правах и роли во вселенной и т. д., т. е. именно те вопросы, которым посвящена “Война и мир”»[205].

Толстой точно в таких же выражениях и сам определил мейнстрим русской философии в письме к Н.Н. Страхову: «Философия, в личном смысле, есть знание, дающее наилучшие возможные ответы на вопросы о значении человеческой жизни и смерти. В общем смысле это есть соединение в одно согласное целое всех тех основ человеческих знаний, которые не могут получить логических объяснений» (Переписка, 1, п. 102, 234).

Письмо от 30 ноября 1875 года – второй перелом в Переписке. Оно вновь было спровоцировано чтением книги Страхова[206], а также их письменной договоренностью писать друг другу философские письма. В письме излагается философская позиция Л. Толстого и его оценка всей предыдущей истории философии. Он выделил несколько типов философских систем: материализм, идеализм, Платон и Шопенгауэр, а также «все религиозные учения», которые «ставят настоящую цель философии и в изложении ее не держатся научного метода… а отыскивают смысл жизни, не разлагая на составные части тех сущностей, из которых слагается жизнь для каждого человека» (Переписка, 1, п. 102, 232).

Перечисляя эти сущности, Толстой вводит нас в хорошо знакомый сегодня круг экзистенциальной философии, утверждая абсолютно новую для Н.Н. Страхова идею о том, что философские понятия всегда одни и те же, в отличие от научных; они никогда не изменялись и не заменялись другими. Речь о понятиях человеческого существования, одинаково ценностного и состоящего из одних и тех же начал на протяжении всей его истории. А понятия эти таковы: «Мое тело, моя душа, моя жизнь, моя смерть, мое желание, моя мысль, мне больно, мне дурно, мне хорошо, мне радостно, всегда одни и те же и не могут быть ни яснее, ни темнее, ни для дикого, ни для мудреца» (Переписка, 1, п. 102, 232). Он говорит о новой философии, совершенно отличной от других, предмет которой нельзя развить или разложить на составные части, ибо жизнь, смерть, желания… абсолютно цельные понятия, «так как это понятия, приобретаемые непосредственно, и потому невозможно из этих понятий строить цепь какой бы то ни было необходимости. <…> Все эти понятия не подлежат логическим выводам, все они равны между собой и не имеют логической связи. И вследствие того убедительность философского учения никогда не достигается логическими выводами, а достигается только гармоничностью соединения в одно целое всех этих нелогических понятий, т. е. достигается мгновенно, без выводов и доказательств, и имеет только один прием доказательств – тот, что всякое другое, чем данное, соединение бессмысленно» (Переписка, 1, п.102, 23З–234).

Таким образом, он учит о новом, уникальном методе познания, которого не было ни у материалистов, ни у идеалистов, но который он находит у Платона, А. Шопенгауэра и религиозных мыслителей. Суть этого метода – целостное схватывание жизни; гармония как ядро этой целостности; основы гармонии в «сцеплении», соединении самых разнообразных ситуаций и состояний в одно неразрывное начало – «круг или шар, у которого нет конца, середины и начала, самого главного или неглавного, а все начало, все середина, все одинаково важно и нужно» (Переписка, 1, п. 102, 235).

Эта мысль не сразу была понята Н.Н. Страховым в силу ее абсолютной новизны (поэтому он и называет метод «сцепления» сначала синтезом – распространенным философским методом). Позже Толстой эту же идею выразил в своей «формуле творчества», сделал понимание метода универсальным, а философию максимально сблизил с литературой, литературу с религией, религию с жизнью. Уже в этом письме универсальность такого метода, его способность охватить все ясна Толстому: «По-моему, наука в общем смысле, философия, религия – одно и то же» (Переписка, 1, п. 102, 238).