Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Таким образом, для Толстого спасение человека идет «от его начала, которое <…> поэзия и любовь».[217] Бог как Всё – это живой вселенский Океан любви, не сотворённый и неуничтожимый никем персонально; из Него человек вышел и в него он каплей упадет вновь, слившись в единое целое с мириадами себе подобных. Любовь как толстовский «принцип целого взгляда» (Переписка, 1, п. 116, 271) и есть тот «круг или шар» – сцепление, дающее единственно возможное понимание смысла жизни. Художественным воплощением этой идеи стал образ Платона Каратаева: «непостижимое, круглое и вечное олицетворение духа простоты и правды» (Толстой, 12, 50). В этом круговращении нет места смерти, ибо человек никогда не умирал, но пребывал в этом вечном Океане любви, дожидаясь своего часа, и никогда не умрет, вернувшись к Отцу, в Вечность. По сути, здесь нет места и злу, которое существует лишь для животной личности, желающего себе блага и комфорта, человека.

Следует оговорить здесь и вопрос о рационализме Толстого. Как известно – это константный аргумент и сторонников Толстого-просветителя и противников Толстого-христианина. Но вот что пишет об этом Н.Н. Страхов, который был хорошо знаком с сутью западного рационализма: «Все мы отчасти рационалисты, потому что во всяком деле мы неизбежно рассуждаем, а если рассуждаем, то значит прибегаем к каким-либо началам и приемам разума.<…> Если обратимся к Толстому, то, конечно, он начал с рационалистического отрицания и сомнения; но уже давно пришел к образу чувств и мыслей, которые нельзя назвать рационализмом»[218]. Стоит учитывать многочисленные отсылки Толстого к нерациональным основаниям в вопросе веры. «Мы не разумом доходим до веры. Но разум нужен для того, чтобы поверять ту веру, которой учат нас» (Толстой, 45, 29).

Не стоит преувеличивать рационалистичность Толстого в процессе Богопознания и путать явно мистическое (я бы сказала, апофатическое[219]) ощущение Высшего с трезво-критическим отношением к Церкви и догматическому богословию (В.В. Зеньковский). Бога-Жизнь нельзя измерить разумом, и всякая попытка рационализировать этот процесс обречена. «Чувствовать бога может всякий, но познать его не может никто. И потому не старайся познавать его, а старайся, исполняя его волю, всё живее и живее чувствовать его в самом себе» (Толстой, 45, 68). Познать Бога нельзя, так как он не Личность, не связан с телом, не «персоналистичен». Но ведь «царство божье внутри нас»? Ведь человек бесконечно с Ним общается, направлен на Него через внутреннее слово, молитву. Откуда берется и как быть тогда с ощущением присутствия Его во мне, повседневным общением и душевной интимностью «двух»? Одним разумом или стереотипами воспитания, культурными клише объяснить этот феномен нельзя. Бог либо ощущается человеком «в себе» мистическим образом, либо интуитивно осознается в вере. «Бога узнаешь не столько разумом, даже не сердцем, но по чувствуемой полной зависимости от Него» (Толстой, 52, 156)[220].

В.В. Зеньковский указывал на толстовскую интуицию как основу его мистицизма, суть которой сводится к пониманию бессмысленности безрелигиозной жизни. «Толстой действительно имел религиозный опыт, в нем действительно была религиозная жизнь, и недаром от огня, горевшего в его сердце, зажглось немало других сердец. <….> Мистицизм, эмпиризм и индивидуализм – вот основные черты религиозной личности Толстого. Он менее всего рационалист, хотя он упорно претендует на это и, хотя его любят так характеризовать: на самом деле рационализм, вырастающий на основе мистических переживаний, никогда не чуждается Откровения»[221].

Толстой, конечно, рационалист в значительной степени; не только чуждается, но категорически отвергает все церковные представления о душе, бессмертии, загробном мире, Воскресении (прилагательные мистического восприятия); эти, и подобные им, состояния человек способен испытать только в «живой жизни», «здесь и сейчас», в каждый бесконечно малый момент жизни «по-божески», то есть подлинно по-человечески, когда он живет не для себя, любит не себя, искренне совершает нравственные поступки, жертвуя своим эгоизмом ради других. Это и есть, с его точки зрения, жизнь по Христу, доступная каждому человеку и делающая его подлинно бессмертным и свободным.