Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Любопытно, что тот же В.Г. Короленко отмечает положительное влияние Толстого не на интеллигенцию, а на крестьян, на тот самый народ, которому поклонялось не одно поколение интеллигентов, хотя практически мало кому удалось стать полезным и наладить реальную связь с ним. О влиянии говорят многочисленные толстовские общины, в которые, помимо интеллигентов, входили многочисленные группы крестьян, солдат, рабочих, вдохновленные идеями Толстого о «великом нравственном смысле хлебного труда» (М.И. Горбунов-Посадов)[245]. Показательно, как много людей из «народа» приняло участие в празднествах его 80-летнего юбилея. Любовь, может быть, была и наивной, но подлинной и искренней. «Разве не трогательно читать, – пишет автор заметки в «Новой Руси», – косари города N… отправляют в Ясную Поляну партию в 1000 кос Толстому для крестьян, или: официанты сада «Буфф», желая чем-то почтить Толстого, посылают самовар, блюдо и полотенца.… Вот какую толщу расшевелил Толстой, и вот какую глыбу Синод одним циркуляром отрезал от церкви»[246].

Несмотря на разнообразие оценок великого человека, вся интеллектуальная, разночинная и радикальная молодежь жила в фарватере если не всегда идей и чувств, то, уж точно, имени великого человека. Что же объединяло оппозиционную молодежь и Толстого? Безусловно, праведный протест против ужасного положения народа, борьба с насилием и экономической несправедливостью, обостренное чувство справедливости, критическое восприятие Церкви, вера в моральное совершенствование человека. Как заметил С.Л. Франк: «Мы любили его не за его художественный гений и не за его отвлеченное учение; то и другое сияет для нас лишь отраженным светом – светом его души, а то, чем ослепительно сияет для нас его душа, есть прежде всего два основных ее свойства: безграничное правдолюбие и острота нравственной совести[247]. Толстой-пророк, который не знает иных мерил, иных точек зрения и оценок, кроме правды и праведности. Мы можем видеть правду не там, где видел ее он, и мы можем быть убеждены в исконной силе зла, которой он не допускал. Но сама правда и совесть действует неотразимо, привлекают и покоряют помимо воли»[248]. Разъединяло же их непонимание сути толстовского учения, даже теми, кто называл себя толстовцем, невозможность совмещения идей социального протеста, лелеемого интеллигентами, с философской антропологией и логикой, а также религиозной этикой Толстого-философа и религиозного человека.

Событием международного масштаба стал 80-летний юбилей писателя[249], который продемонстрировал уровень глобального влияния Толстого на мировое и российское сообщество. Юбилей оказался поводом как для восторгов общества (коих было огромное количество), так и для упреков; радикальных политических заявлений, имеющих и не имеющих к Толстому прямого отношения, очередной дискуссии между консерваторами и либералами. Откровенную брань себе позволили лишь немногие издания, например, такие как «Русское знамя» или «Колокол». Злым пасквилем звучат слова «Старой Москвы» о «мнимом больном» (Толстой был очень болен в те шумные дни), из «имени которого сделали политическую демонстрацию, чтобы подразнить правительство». «Настоящим бенефициантом этого дня является пресловутая русская революция», а сам Толстой с радостью позирует фотографам, от него при этом идет «нестерпимый запах разложения»[250]. К счастью, такой откровенной пошлости было не много.

Как известно, официальная Россия праздновать юбилей «не велела»[251], а «Правительственный листок» не издал по этому поводу ни строчки. Особенно оскорбило общество постановление Святейшего Синода от 23 августа 1908 года (за пять дней до юбилея) о запрете всем «верующим чадам» отмечать юбилей богоборника (напомню, что Иоанн Кронштадтский даже просил Всевышнего «убрать» Толстого до юбилея). В частности, в постановлении отмечалось, что «все те, кто сочувствуют его деятельности, выражая это сочувствие участием в праздновании его юбилея, вместе с тем причисляют себя к его единомышленникам, делаются соучастниками его деятельности и привлекают на свою главу общую с ним тяжкую перед Богом ответственность. Кроме того, участием в чествовании его они оскорбляют Церковь, несмотря на ее всегдашние заботы о них, как о своих чадах. Сверх того, следует принять во внимание, что такое участие в чествовании лица, отрекшегося от Христа и отпавшего от Церкви, может произвести большой соблазн и среди как незрелых возрастом, так и некрепких верой, – тот соблазн, от которого предостерегал Спаситель в беседе с учениками (Матф. VIII, 7, 9). <…>»[252].