Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Учитывая, что статья была написана к юбилею и напечатана в журнале «Русское богатство» в августе (кн. 8, 1908), она поразительным образом оказалась созвучна тезисам малоизвестного в то время политического эмигранта В.И. Ульянова, который в том же 1908 году, но уже в сентябре опубликовал статью «Лев Толстой как зеркало русской революции»[261]. Да и сама метафора Толстого-«зеркала», упомянутая в статье Короленко, была к тому моменту уже широко известна[262]. В Толстом В.Г. Короленко и Ульянову-Ленину не хватило активного противостояния злу, «знания основ капитализма», революционности, призыва к борьбе.

У нас нет прямых доказательств заимствования В.И. Лениным идей В.Г. Короленко или В.В. Розанова, работами которого он явно увлекался в то же самое время[263], но общность тенденции оценивания (вернее, недооценивания) Толстого этими персонами налицо. В.И. Ленин, подобно В.Г. Короленко, назвал Толстого выразителем (символом) пореформенной эпохи (1862–1904 гг.), воплотившим в своем творчестве мировоззрение крестьян в момент перехода России (в социально-экономическом развитии) от феодализма к капитализму. С их точки зрения, понять Толстого – это понять природу тех «противоречий», которые были характерны для страны. Речь о всеобщих противоречиях дореволюционной России, то есть всего русского народа и соответствующей эпохи.

В этом пункте взгляды В.И. Ленина неожиданно сближаются с характеристиками русского народа, данными Достоевским, Н.А. Бердяевым и др. как народа противоречивого и двойственного, с «загадочной» русской душой, описанной в системе бинарного кода интеллигентского сознания / морали. Однако В.И. Ленин как диалектик любые противоречия и антиномии легко разрешал в гегелевском синтетическом снятии – в данном случае в революционных действиях пролетариата, единственного класса русского народа, лишенного противоречий того народа, из которого он «вышел»[264].

Суть толстовских (народных) противоречий, по В.И. Ленину, сводится к разрыву между его убедительной критикой социально-экономических условий жизни, построенной на эксплуатации, и выражением патриархальной (исконной русской) религиозной юродивости, наивности, аскетического ничегонеделания и нежелания бороться[265]. Говоря языком вульгарного марксизма: налицо разрыв между «базисом и надстройкой». «Надстройка» явно «отставала». Толстой с его непротивленческим пафосом стал реальным тормозом и прямой угрозой для актуализации революционной ситуации. Так велик был его авторитет в обществе.

То, что Толстой звал Богом, верой в нравственную мощь учения Христа, практическим христианством, а русский народ именно за эти качества называл Христовым – В.И. Ленин именовал патриархальной наивностью и недостаточной сознательностью как крестьян, так и самого Толстого. Поэтому Толстой, с его точки зрения, лишь зеркало, но не учитель, его отражение реальности пассивно, а должно быть активным или, опережающим, как заявил в одной из толстовских статей будущий вождь мирового пролетариата. Учитель – тот, кто ведет русский народ к освобождению. Это, как помнится с детства, была прерогатива Ленина, партии, рабочего класса. В этих тезисах будущий вождь мирового пролетариата закладывал фундамент будущей оценки себя и своей партии: ум, честь, совесть, учитель, вождь и т. п., «экспроприируя» их у Толстого. Движению вперед «мешают те, кто объявляет Толстого ”общей совестью”, “учителем жизни”. Это – ложь <…> учиться, добиваться лучшей жизни <…> надо у пролетариата» (и у В.И. Ленина. – С.К.)[266].

Так В.И. Ленин задолго до революции использовал Толстого не только для пропаганды идей будущей пролетарской революции, но и для своеобразной идентификации себя (никому тогда еще не известного политика) с гением русской нации, имевшем мировую известность. О тождественности Толстого с русским народом прямо писали газеты того периода[267]. Вновь сработал мифологический прием, описанный в науке. Произошло мифологическое сюжетное «сдваивание» культурного героя с трикстером, в котором, по закону мифа, трикстер не только вытесняет и заменяет собой героя, но и присваивает себе все его главные позитивные черты. Очевидно, что если Толстой тождественен для В.И. Ленина с народом (крестьянством), то себя он скромно идентифицировал как представителя самого передового класса – c пролетариатом, уготовив себе миссию выразителя его интересов и чаяний. Так весьма изощренно Ленин присваивал себе лавры великого писателя, с которым ему действительно удалось позже помериться мировой славой[268].