Читаем Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой полностью

Еще в 1881 году, позиция Толстого была четкой и определенной в вопросах, касающихся терроризма и нигилизма. Впервые это вскрыла переписка со Страховым, который в вопросе о психологическом уродстве и извращении нигилизма фактически оказался продолжателем позиции Достоевского. Ответ Толстого можно считать условным ответом и автору «Бесов». Называя подход к проблеме зла, представленный Страховым «обсуживанием», Толстой высказывает позицию, которой останется верен навсегда: «Ваша точка зрения мне очень, очень знакома (она очень распространена теперь и мне не сочувственна). Нигилисты – это название каких-то ужасных существ, имеющих только подобие человеческое. И Вы делаете исследование над этими существами. И по Вашим исследованиям оказывается, что даже когда они жертвуют своей жизнью для духовной цели, они делают не добро, но действуют по каким-то психологическим законам бессознательно и дурно. Я не могу разделить этого взгляда и считаю его дурным. Человек всегда хорош, и если он делает дурно, то надо искать источник зла в соблазнах, вовлекших его в зло, а не в дурных свойствах гордости, невежества. И для того, чтобы указать соблазны, вовлекшие революционеров в убийство, нечего далеко ходить. Переполненная Сибирь, тюрьмы, войны, виселицы, нищета народа, кощунство, жадность и жестокость властей – не отговорки, а настоящий источник соблазна» (Переписка, 2, п. 278, 611–612).

Как указала американская исследовательница И. Меджибовская: «”Воскресение” продолжает и укореняет начавшуюся еще с писем к Страхову тенденцию Толстого писать о терроризме в нескольких вариациях – одну для себя или в стол, реже для узкого круга доверенных лиц и единомышленников, и другую для обнародования или более широкого распространения. Первая версия обычно нелицеприятна как для революционеров, так и для правящего режима. Вторая же носит дополнительные гуманизирующие элементы в описании и анализе поведения революционеров….»[272]. Известны его положительные описания революционеров в художественных произведениях, например, юноши Светло-губа из «Божеского и человеческого» или Марии Щетининой и Владимира Симонсона из «Воскресения», которым Толстой придавал черты чистых мучеников идеи. Светлогуба он описал как «божьего агнца», невинно загубленного системой (Толстой, 54, 207).

Обобщая, можно отметить, что Толстой в своем художественном и философско-религиозном творчестве, но главным образом в публицистике, выявил внутреннюю связь между государственным аппаратом насилия, лицемерием церкви и противоречивым поведением интеллигенции. В «единстве» разнородных идеологических установок этих сил и оказалась возможной глобальная катастрофа – рождение тоталитарного (радикального, в терминологии Х. Арендт) зла в XX веке.

При этом жизненная позиция Толстого прямо противоположна мировоззрению философской и радикальной интеллигенции, идеям Достоевского, которые питали настроения консервативных националистов-интеллигентов, одновременно воспитывая «бесовщину» яро критикуемых им подпольных и революционеров. Черты подполья в человеке ужасны, но в них есть нечто, что является принципиально важным для Достоевского: не только критика, но и защитника «подпольного миросозерцания». «Он (Достоевский – С. К.) будет до конца отрицать рационализацию человеческого общества, будет до конца отрицать всякую попытку поставить благополучие, благоразумие и благоденствие выше свободы, будет отрицать грядущий Хрустальный Дворец, грядущую гармонию, основанную на уничтожении человеческой личности. Но он поведет человека дальнейшими путями своеволия и бунта, чтобы открыть, что в своеволии истребляется свобода, в бунте отрицается человек»[273]. Чтобы «открыть», придется этот путь пройти – и бунт своеволия окажется для большинства намного привлекательнее (и проще) учения о ненасилии Толстого.

Толстой же свою жизненную позицию обозначил как открытую борьбу со Злом.

4.2 Зло как философская и политическая проблема

«Кто виноват»?

Зло[274] – стержневая проблема всей истории человечества, начиная с архаических мифов о злых существах, несущих смерть и разрушение людям, мифологических трактовок его понимания в языческих и мировых религиях, блестящих литературных образов и заканчивая его современными научными (психологическими, социологическими, антропологическими), философскими, этическими и политическими трактовками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное