Интересный пациент

– От тебя? – удивилась она. – Не валяй дурака. Работай, как работал.

Потом целый год украинский зритель видел меня в обличии вампира – лысый, белого цвета и периодически шатался в кадре. Но никто из начальства, редакторов и коллег слова мне не сказал. А вот на другом канале из Казахстана заявили, что пока сотрудничество прекратят – мол, поправишься, милости просим. Я поправился (забегая вперед), но больше с ними никогда не работал.

Четвертый курс я перенес уже плохо, гораздо хуже, чем предыдущий. Сильно тошнило, была какая-то невероятная слабость, меня буквально шатало ветром. Однажды пришлось снимать в сильный хамсин (это такой горячий ветер, частое явление в наших краях), температура под 40, дышать нечем и воздух сухой, как из доменной печи. Было как раз схождение Благодатного огня в Иерусалиме. Внутрь храма я, конечно, не пошел. Попробуй в моем состоянии выстоять на ногах 9 часов, пока чудо случится. Поэтому снимал я снаружи, пока мой шеф – Пашков парился внутри храма. Кое-как добрел до Яффских ворот, вскинул тяжеленную (ощущение было, что весит она раза в три больше, чем на самом деле) камеру на плечо, как в глазах потемнело, все вокруг поплыло и я не грохнулся только потому, что стоявший рядом паломник – здоровенный бородатый мужик с крестом на пузе, схватил меня за шиворот. Я немного отсиделся, попил холодной воды и, кое-как утвердившись на ногах, пошел работать.

Но я, несмотря на на что, держался, понимая, что впереди операция, а потом вторая часть химиотерапии. Как-то раз, прогуливаясь по больничному дворику, встретил Сухера. Тот оглядел меня скептически, потрепал по плечу и сказал, что после этого курса даст мне месяц отдохнуть и потом прооперирует. Опухоль надо удалить. Я кое-как продержался положенные пять дней и ночей и отправился домой.

Через несколько дней мы пошли с Аленой на контрольное УЗИ и узнали, что у нас будет девочка.

#ИСТОРИЯРАК

Екатерина Сахарова, г. Москва

Все началось в 2008 году, мне было 27 лет. У меня приключился развод с тогдашним моим мужем и это, я считаю, и стало триггером. Сначала появилась рана на спине, потом там выскочила родинка. Ее удалили, взяли гистологию и сказали, что это злокачественная меланома. Российские врачи сказали, что ничего особо не требуется, только наблюдаться. Гистология и осмотр показали, что все в порядке, опухоль удалили, края чистые.

Беда наших врачей в том, что они не говорят – хорошо бы делать это или вот это. Они вообще мало разговаривают с пациентами. Хотя один онколог сказал мне, что есть приличная вероятность рецидива. Но мы тогда его не услышали, и я сейчас об этом жалею. Мне тогда запретили беременеть, мол, надо подождать несколько лет. Наверное, можно было бы родить, а сейчас детей нет, и уже вряд ли будут.

А я как раз жила уже со своим нынешним мужем. Он моложе меня на пять лет. Я пришла к нему зареванная, мол, не будет у нас детей. Но он сказал – ничего страшного, главное, что ты здорова, а насчет детей еще подумаем. Он все знал: и диагноз, и перспективы, но не ушел, не бросил меня, несмотря даже на разницу в возрасте, и это очень сильно меня вдохновило. И мы после этого прожили с ним шесть лет, пока у меня в паху не появился узел. Мы к тому времени очень много работали, вели активную жизнь – спорт, путешествия и все такое. Почти не отдыхали, только в непродолжительных поездках. Это тоже повлияло, наверное.

В какой-то момент я обнаружила у себя в паху узел, величиной с куриное яйцо. В онкоцентре врач посмотрел и сказал, что ничего страшного. Но я, а кое-какой опыт уже имелся, настояла на проверках, попросила сделать хотя бы УЗИ. Доктор как-то нехотя согласился. А врач-узист посмотрела и сразу сказала: болезнь вернулась. Нашли еще метастазы за брюшиной, выше в лимфоузлах. Посовещавшись, они пришли к выводу, что это все неоперабельно. Доктор, к которому нас отправили после всех проверок, сказал искать два с половиной миллиона рублей. Дескать, есть препарат, он новый, еще даже не зарегистрирован в России, он вам поможет. Для нас тогда это были просто гигантские деньги. Был момент какого-то отчаяния и непонимания того, что делать. Но один из наших друзей, который нам активно помогал, сказал – вам нужно в Израиль. И мы поехали.

Странно, но у меня не было ощущения, что я могу умереть. Я эту поездку воспринимала как отпуск. Я отдыхаю в теплых краях, ну еще и обследуюсь заодно. Это, видимо, была своего рода защита – я пыталась оградить всех и себя от мысли, что это может плохо кончиться.

В Израиль я прилетела в уже очень плохом состоянии. Не могла ни есть, ни пить, даже ходить толком не получалось. Рвало и было очень дурно.