Интересный пациент

Культя заживала три месяца. Точнее, зажила быстрее, но Минздрав требует ждать три месяца, чтобы не было осложнений. Три месяца я работал, снимал, писал и стоял в эфире на костылях. И все подгонял время, которое тянулось как назло очень медленно. Но в конце концов три месяца истекли, и я отправился к врачу, который занимается протезами. Это такая особая специальность. Доктор определяет степень мобильности, осматривает культю и выдает направление на протез и госпитализацию в отделение реабилитации. Меня направили все в ту же «Адассу», только в другой филиал. Что касается протеза, доктор выписал кучу бумаг и положил передо мной список протезных мастерских. «Их много, вот выбирай», – сказал врач. Порекомендовать кого-то он по закону не имел права, чтобы исключить коррупционные моменты. Я и выбрал, на свою голову, ту, что была ближе к дому. Оказалась она в Иерусалиме. Мастер Офер, к которому я заявился со своими направлениями, осмотрел ногу, снял мерки и сказал, что готовый протез будет ждать меня в отделении реабилитации.

Отделение было так себе. Собственно, в Израиле самое, прости господи, популярное, находится в больнице «Шиба» в Тель-А-Шомере. Там реабилитируют раненых солдат. Но меня отправили по месту жительства в ту же «Адассу» в Иерусалим. Контингент там был специфический, сплошь бабушки и дедушки после инсультов и инфарктов и немного молодежи. Все как один после аварий. Падение с мотоциклов, ДТП и тому подобное. Со мной в палате лежал Юнес, палестинец из автономии, которому на стройке ногу переехал трактор. Пока он лечился в оккупационной больнице и за счет оккупантского бюджета, Израиль, а точнее, Институт национального страхования, платил ему зарплату. Мне, поскольку я зарегистрирован как частный предприниматель, никто ничего не платил, но лечили бесплатно.

Собственно, это не было лечением. Лечить уже особо было нечего. Меня учили ходить. Дело это оказалось непростое. Как и всякое, которому учишься в зрелом возрасте. Это когда тебе год, походил, покачался на нетвердых ножках, упал, встал. И все на рефлексах и инстинктах, как у зверей. А тут таскаешь за собой груз прожитых лет и знаний, многолетнюю привычку ходить, чему научился в глубоком детстве, тебя шатает из стороны в сторону, и одна мысль в голове, как бы не грохнуться, вот будет позорище. Впрочем, дело было не в позорище, это как раз фактор для Израиля совсем не актуальный. Падение сулило другие, куда более серьезные неприятности. Поэтому я на всю жизнь заработал фобию к мокрым полам и влажным поверхностям.

Через пару дней, когда физиотерапевты убедились, что я готов, мне велели надеть протез. Он лежал в мешке с моей фамилией на этикетке. К нему прилагалась куча специальных носков, резиновый наколенник и какие-то повязки, которые должны крепко держать его на ноге. Протез был первый, поэтому временный. Культя еще должна была сформироваться.

Под присмотром Мартина, физиотерапевта, которого ко мне приставили, я напялил все это богатство, засунул ногу в культеприемник и посмотрел на Мартина, мол, что делать дальше.

– Вставай, – велел он.

Я осторожно поднялся, опираясь на костыли.

– Давай, давай, – поощрил меня Мартин по-русски, делая приглашающий жест рукой.

Я выдохнул и сделал первый шаг.

Это было очень больно. Как будто в стакан протеза насыпали битого стекла. Каждое движение отзывалось так, будто по ноге полосовали острым ножом. Я скривился, но все же прошел несколько метров, с костылями, конечно. Мартин, внимательно за мной наблюдавший, приказал сесть и снять протез. «Хватит на первый раз, – сказал он. – Завтра продолжим».

И потекли дни – похожие один на другой, кроме дистанции, которую я преодолевал. Сначала 5 метров, потом 10, потом 30. Через пять дней прошел по всему залу, где с нами занимались. Потом смог подняться на этаж выше. А на седьмой день занятий я отложил костыли и прошел несколько шагов. Было очень больно, но когда я закончил, ощущения были фантастические. Мне казалось, что я полечу. Старики, сидевшие вокруг на инвалидных колясках, смотрели на меня с завистью. Большинству из них уже было не суждено пройти ни одного шага.

Со стариками, кстати, вышел любопытный диалог. Прихожу как-то в столовую, беру свой поднос и сажусь за стол, где уже сидели три деда-израильтянина. Пока я валялся по больницам, то существенно улучшил свой иврит, потому диалог и состоялся.

– Что за дерьмо, чем они нас кормят! – с возмущением сказал один из дедов по имени Ицик, восстанавливавшийся после инсульта.

– Ага, – поддержал его Габи, второй дед, который вставал на ноги после перелома шейки бедра. Внучок ему подсуропил, оставил на крыльце дома машинку, дедушка на нее наступил, грохнулся и на полгода загремел в больницу.