Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

– Нет, нет, спасибо! У меня свои, помягче. Хотите?

Он взял сигаретку с фильтром, понюхал и вернул обратно:

– Слабоваты… я уж по-нашему, по-флотски – раньше всю жизнь почти на флоте… привык покрепче-позабористей.

Затянулись. Задумались.

– А я своей дурной бестолковкой думал, что такие красивые женщины только в иностранных фильмах курят, – со всей возможной вежливостью, не желая обидеть хозяйку, всё же намекнул на не женскую дурную привычку гость.

– Моя жизнь похлеще любого кино будет. С тех пор, как мужей потеряла, так вот и дымлю как паровоз. Да и за рулём трудно без курева, особенно в дальних рейсах. Ну, и одной, сами понимаете, иногда тошно становится, хоть вой. Вот и… выпьешь, закуришь. Видите, сколько уважительных «и…» как причин для нетипичного женского курения, которое всё ж как-то отвлекает, вроде бы успокаивает. Хотя и это, если разобраться, самообман.

– М-мужей, ты сказала?..

– Да-да, вы не ослышались, именно мужей, а не мужа. Сразу оба – первый и второй, в один день погибли, вместе. Вместе и хоронили их…

– П-прости Тамара, я п-понимаю, что такое овдоветь в цветущем возрасте. Но чтобы сразу дважды… и выдержать…

– Да чего уж там…

– Любила обоих, что ли, коль так убиваешься до сих пор?

– Детей надо любить, а не мужиков, Николай Захарович! Дети хоть за добро отблагодарят когда-нибудь, а мужики… только одним место и умеют чувствовать.

– Н-ну, не все же, наверно.

– Простите великодушно, если лично вы, как редкое исключение, не из таких. Тогда вам в ножки от имени всех женщин земли поклониться нужно. Или вот, мой второй муж, например. Приличный был человек. Но, как назло, если повстречается, раз в сто лет, порядочный, то к нему, почему-то, особой страсти не испытываешь. В лучшем случае – уважение. А страсть достаётся, к сожалению, другим… изменщикам, и так далее.

– А давай, Тамара, ну их мужиков, за детей и выпьем, которые добро помнят! За их, бляха-муха, светлое будущее.

– Давайте, Николай Захарович…

Выпили. Опять закурили и опять помолчали. Оба, уже заметно охмелев, хорошо перекусив и расслабившись, отдыхали душой и телом. Беседа протекала спокойно. Можно было без всякого напряжения переходить к главной теме этой встречи – проблеме преждевременной женитьбы детей. Но именно такого продолжения не совсем обычного обеда-ужина Тамаре почему-то хотелось меньше всего. Что-то её удерживало. Как будто невидимый шайтан11 сидел за плечом и хитро-порочно нашёптывал: «Не сейчас, не время ещё для нелёгких разговоров. Погоди! Расслабься… тебе ведь так хорошо и свободно. А может стать, только намекни, и ещё лучше…

хочешь?..»

И, странно, этот невидимый мерзкий шайтан, так бесстыдно пытающийся сейчас сбить с панталыку приличную женщину, на этот раз вовсе не раздражал её, и откровенно пошленький тон его нашёптываний даже веселил. В самом деле, а почему бы не поговорить о проблемах детей, допустим, завтра, на свежую голову? Гость никуда за ночь не денется. Да, кстати, постелить ему надо бы подальше от собственной спальни, скажем – в комнате Валеджана. А то… мало ли что может ночью втемяшиться в хмельную голову этого мужичонки не самого высокого полёта. Если в своё время даже такой титан воли, пример воспитанности, как Богатырёв, не сумел удержаться от греха при непосредственной близости красивого женского тела, то уж в данном случае рассчитывать на безупречное, джентльменское поведение гостя было бы совсем непростительным легкомыслием. И с большой долей вероятности гость предстоящей ночью может ещё раз подтвердить миру, что доверять мужчине – дело неблагодарное.

К тому же, она Николаю Захаровичу теперь почти что родственница, или свойственница, что тоже немало: в скором будущем они – возможные сватья между собой. Поэтому, как ни соображай, а даже намёка на попытку греха с его стороны допускать нельзя ни в коем случае. Но при всём том – полном табу на грех и целесообразности, а вернее, её подспудном желании перенести беседу о будущем детей на завтра, что мешает не отправлять немедленно и слишком уж решительно эту не столько реальную, сколько потенциальную опасность спать, а провести остаток сегодняшнего вечера с какой-никакой, да пользой: в продлённом на час-другой непринуждённом общении с претендентом в сватья получше узнать его как человека? А поскольку последующая его ночёвка в самой дальней комнате – всё же не панацея от непредсказуемости его поведения, то не лишним было бы обезвредить сию опасность наиболее верным способом – напоить дорогого гостя, как в таких случаях говорят, до потери пульса.

Словно подслушав её мысли, «дорогой гость», к этому моменту уже прочно захвативший в свои руки роль разливающего за этим столом, уверенно наполнил в очередной раз бокалы и обратился к хозяйке: