Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

Пригубили. Гость, борясь с обильным потовыделением на открытых частях тела посредством широченного носового платка, густо пропитанного запахом ширпотребовского одеколона «Шипр», и боясь опростоволоситься перед похожей на богиню хозяйкой дома, осторожно решил не проявлять за столом никакой самодеятельности, ранее всегда приводившей его к скорому полусмертельному опьянению. И в точности повторял все действия Тамары. Именно это спасло его от обычного застольного фиаско, и во многом благодаря этому сегодняшняя встреча стала для него настоящим подарком судьбы, на какое-то время вернув ему давно забытое мужское самоуважение. Не выпивать сразу большими глотками всё что наливают, а смаковать пахучий крепкий напиток – в этом действительно что-то есть…

Через некоторое время он чувствовал себя за этим столом уже более уверенно, почти джентльменом.

– Сначала, год-два назад, Илюша, а потом, совсем недавно, он и Коля вместе, будучи у нас в гостях, кое-что рассказали о своей жизни. Честно говоря… – Тамара почему-то искренне захотела сейчас сказать этому человеку что-нибудь особенно для него приятное, подбодрить, – таких мужчин как вы, Николай Захарович, нынче сыскать трудно: один, без женщины, воспитываете, и весьма успешно, двоих детей…

– Так интернат же выручает. Правда, был грех: когда померла жена, и с непривычки хреновато было и страшно тяжело одному с пацанами, женился,

сдуру, почти что сразу. Красивая эта баба была-а… жутко. И шибко, извиняйте, хороша ночью в постели. Верёвки из меня вила, в рот ей пароход! А вот детей не любила… даром, что сама бездетная. Вечно всем недовольная, и жадная, страсть как. Каждый день втихаря пересчитывала куски сахара, подозревая пацанов в воровстве. Всё боялась, как бы они лишнего не съели. Так-то бывает…

– Невероятно!

– Ну, вот… и вы не верите, как и все, с кем об этом ни заговоришь…

– Нет, что вы, Николай Захарович, я вам охотно верю! Продолжайте, пожалуйста, – мягко тронула его за руку Тамара.

Чуть не задохнувшийся от этого мимолётного прикосновения гость почувствовал что-то похожее на эйфорию – плечи его расправились будто сами собой, он перестал смущённо сутулиться, и продолжал рассказ уже веселее:

– А когда она, профура… в рот ей флотилию японских камикадзев…

– Камикадзе.

– Что?

– Камикадзе, а не «камикадзев» – иностранные слова, употребляемые в русской речи, как правило, не склоняются.

– А-а… ну так вот, когда она, чума холерная, из-за каких-то там конфет, которыми мои пацаны по доброте душевной угостили в Пасху свою собаку, подняла руку на одного из них – Колюху, да так, что тот в больницу попал, я её чуть насмерть не зарубил на глазах у всех соседей. Показательной, так сказать, казнью. Да успела выскользнуть, падла, как не в меру склизкая змея из петли-змееловки. Но потом я её, к чертям собачьим, всё равно выгнал. Совсем.

– Вы так любите своих детей! Да на такого отца, как вы, молиться надо. Значит, туда ей и дорога, этой скупердяйке. И что, с тех пор вы совсем один?

– Как вам сказать… – Николай Захарович ещё более приободрился и ещё

шире расправил плечи, воодушевлённый похвалой из таких прекрасных уст. Ему страсть как захотелось раскрыть всю душу этой удивительной слушательнице. – Чтоб женщина любила одинаково и мужика, и ему родных, а ей чужих детей, такой я ещё не встречал. Хоть и стрёмно ночью одному в постели, но не думать же только о себе, в конце-то концов! Вот, значица, пока один.

– Вам же цены нет, Николай Захарович! Предлагаю выпить за здоровье и вечную молодость тех мужчин, которые не бросают своих детей.

Тамара подняла бокал, и вдруг ей тяжко сдавило грудь: она вспомнила Амирхана, как раз бросившего троих родных детей ради первой же встретившейся на его пути юбки. Глотнула коньяка, вкус которого незамедлительно вызвал в памяти уже несколько иные ассоциации – начало её греховного падения (или – взлёта?) в объятиях Богатырёва. Не в силах на этот раз остановиться, она допила внушительного объёма бокал до дна, закусила отломленным от плитки тоже не мелким куском шоколада – точно так же, как тогда в машине…

Ассоциации усилились. Где-то внутри внизу слегка щекотнуло.

Гость, машинально повторявший все её процедурные движения за столом, тоже выпил до дна свой коньяк. Захорошело… неудержно потянуло повторить. И он решился-таки на инициативу. Тем более что, судя по прозвучавшим только что в его адрес комплиментам (Николай Захарович мало что понимал в интеллигентской застольной дипломатии), хозяйка относится к нему со всем уважением. А значит…

Он взялся за бутылку, наполнил чуть не до краёв сначала её бокал, потом свой и, набравшись духу, осмелился предложить встречный тост:

– Эх, Тамара! Такая вы красивая женщина, а нутром чую – редкой доброты человек. Тож, ведь, ребятишек в одиночку тащишь. Даже больше чем я – целых троих, – не заметив, как перешёл на панибратское «ты», гость мучительно трудно пытался подыскать достойные хозяйки эпитеты. – А ведь известно, что, чем красивше женщина, тем хужее душой, сердцем. Или злее, чем обычные бабы, или – в чём-то другом паршивее. А ты не такая. Я вообще