Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

Тамара никогда не видела в лицо Тохтамышева, как и он её. Но много слышала о нём, как о заботливом опекуне интернатского ансамбля, в котором блистали её бедные девочки и неплохо танцевал сынок Валеджанка. Слышала, но материнское сердце почему-то не хотело верить в бескорыстность той опеки. Не хотело, и всё… и сердце это теперь настойчиво подсказывало, что тайна похищения дочерей кроется именно здесь. Однако, в райотделе милиции, куда она обратилась с подобным предположением, её вежливо, но безапелляционно остудили. Такое, мол, несовместимое с элементарной логикой подозрение могло взбрести в голову разве что сумасшедшему – товарищ Тохтамышев слишком положительный человек, чтобы опускаться до откровенного правонарушения. Тем более – до преступления в отношении своих подопечных, на которых, ни от кого не скрывая, возлагал огромные надежды как на будущее национальной культуры, и вложил в это будущее, тоже не скрывая, но и не кичась этим, не только материальные средства, но и часть своей широкой души, а может, и – всю душу.

Такое разъяснение нисколько, всё же, не поколебало убеждённости женщины в правильности выбранного ею направления поисков, а наоборот: она, насколько сумела, выяснила историю шефства райзакотконторы над юными интернатскими артистами, и ещё более твёрдо настроилась на решительный разговор с инициатором и главой этого шефства. Вызнав, где тот проживает, пробралась поздним декабрьским вечером, когда он уже должен был находиться дома, к нему во двор, изготовилась к атаке…

Не знала Тамара, что в этот же вечер, только немногим раньше, в дом проник и затаился там её сын, не менее своей матери убеждённый в виновности Тохтамышева. Когда, ближе к полуночи, усталый хозяин дома, отпустив водителя и помощников, вошёл в спальню и протянул руку к выключателю, из одёжного шкафа вдруг выскочил с ножом в руке воинственно настроенный юноша. Голосом Валеджана и тоном, не оставляющим сомнений в серьёзности его намерений, юноша произнёс:

– Включишь свет – убью сразу!

– Что случилось, дорогой… э-э… Валеджан? Это ведь… ты? – заикаясь от нахлынувшего страха, но стараясь быть предельно вежливым, пытался улыбнуться Тохтамышев.

– Где сестрёнки, сука?

– Да ты что? Какие сестрёнки? Я же их как родных… как и тебя, и весь ансамбль… – всё ещё силился изобразить недоумение хозяин дома.

– Говори, где они, если хочешь дожить хотя бы до суда!

Тохтамышев понял, что переубеждать этого парня бесполезно и, если действительно хочется жить, надо бы экстренно предпринять что-нибудь более реальное. Иначе – дело плохо. Выставив вперёд ладонями руки, он начал медленно отступать назад к двери.

– Куда, пидормот?! Драпать собрался? Мы так не договаривались! – Валеджан бросился на закрывавшегося руками Тохтамышева и начал вполуслепую наносить ему удары ножом, стараясь попасть в лицо, горло или грудь. Один раз ему удалось попасть в переносицу, а все остальные удары натыкались на выставляемые, как щит, ладони отчаянно сопротивлявшегося противника.

В какой-то момент Тохтамышев изловчился и оттолкнул нападавшего Валеджана, выскочил из спальни, в пару секунд задвинул снаружи дверь стоявшим рядом комодом – откуда только силы взялись…

Переводить дух было некогда. Схватив трубку висящего на стене телефона, быстро набрал «02» и из последних сил коротко визгнул в неё:

– Нападение на дом Тохтамышева!

Буквально через несколько минут, с неприсущей ему удивительной ловкостью выбравшись наружу через окно и спрятавшись в кустах сада, дрожащий от холода и страха и истекающий кровью, он увидел подоспевших как никогда вовремя милиционеров, бегущих к дому. Почти сразу же они выволокли во двор упирающегося Валеджана и начали жестоко избивать его. Избив до полусмерти, так и не добившись ни слова в ответ на свои вопросы, повели окровавленного, с распухшим лицом и еле передвигавшего ноги, к воротам, за которыми ждала милицейская машина «воронок» в соседстве сразу с двумя автофургонами «скорой помощи», один из которых и увёз следом в больницу вышедшего из кустов потерпевшего Тохтамышева.

Именно тот момент, когда уводили Валеджана, и узрела из других кустов того же сада несчастная Тамарка-ханум, благодаря которой не осталась без дела и вторая «скорая». Услышав раздавшийся из садовых зарослей стон-крик, врачи обнаружили там потерявшую сознание седую, хотя и не старую ещё женщину в брезентовом плаще с капюшоном, резиновых калошах и почему-то, невзирая на ночное время суток – тёмных очках. Не раздумывая, верные клятве Гиппократа медики, во исполнение своего врачебного долга доставили в районную больницу и эту странную женщину, место которой, скорее – в сумасшедшем доме (так оно вскоре и вышло).