Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

Вскоре после той встречи Тамара разузнала, что красивую мать той

девочки зовут Роза, и родила Роза эту прелесть не от кого-нибудь, а – от Валеджана, пока тот отбывал срок в колонии. После родов Роза немного ослабла и была отправлена дядей Баймуратом Тохтамышевым для восстановления сил в один из курортных районов республики, где у них проживало немало родственников и было кому не только присмотреть за самой Розой, но и помочь ей в уходе за новорожденной. Когда, почувствовав новый прилив сил, Роза вернулась домой, успевшего за время её отсутствия освободиться из колонии Валеджана уже не было в живых…

Горевала Роза с её не бедным любовным прошлым, недолго. Благодаря благотворному воздействию курортных условий, она вновь похорошела и не чуралась общения с такими же приятными, как сама, мужчинами. В результате её довольно быстро уговорил пойти за него замуж сохранивший к ней чувства ещё с отроческих лет, и всё сразу, включая раннее замужество и материнство от другого, ей простивший молодой перспективный адвокат по имени Юлдаш. Юлдаш с ходу удочерил девочку, дал ей свою фамилию, отчество. И все годы, пока отличница Мукарама подрастала, взрослела и вызревала в редкие красавицы (истинно – в кровного отца и в мать), становясь ещё и очень-очень похожей, помимо Валеджана и Розы, на своего покойного деда Амирхана Азимова, о существовании которого и понятия не имела. Тамара, не смея вмешиваться, и даже просто навязываться со знакомством в сложившуюся счастливую жизнь этой благополучной семьи, время от времени позволяла себе любоваться девушкой издалека, со слезами в душе (глаза её уже давно своё выплакали), ласково шепча:

– Внученька моя!..

Когда Мукарама стала совсем взрослой, с отличием окончила университет и, поработав некоторое время учительницей математики, была назначена, к великой гордости Тамары, директором школы-интерната, Тамара однажды не удержалась и в начале октября, в День учителя, решилась со скромным букетиком цветов приблизиться к внучке, принимавшей в это время на площадке перед входом в школьное здание многочисленные поздравления.

Не сумев сразу выдавить из себя ни слова, она молча подала директрисе цветы, и когда та с лёгким недоумением и смущением их приняла, пытаясь вспомнить, чья же из учеников это бабушка, на иссушенных горем глазах Тамары впервые за много лет появились слёзы. Робко пожав протянутую ей руку, странная бабушка негромко произнесла подрагивающими губами:

– Поздравляю вас, Мукарама Юлдашевна, с вашим профессиональным праздником! Успехов вам! Лучшего примера для учеников, чем вы, не найти.

Затем, не выпуская из своих ладоней руки Мукарамы, прислонилась к

этой руке горящими от волнения сухими губами и щекой, прошептала уже совсем тихо:

– Будь счастлива, девочка!

Возникший, как из-под земли, из-за спины так ничего толком и не понявшей, но призадумавшейся директрисы школьный завуч Карим-ака Умурдзаков мягко взял умиротворённую только что происшедшим Тамару-ханум за плечи и повёл к воротам…

Несколько последующих вечеров Тамара взахлёб, непрерывно с часа окончания школьных уроков и до поздней ночи, надиктовывала Кариму Умурдзаковичу все подробности своей прожитой жизни, насколько их помнила. Тот едва успевал менять магнитофонные кассеты и попутно конспектировать на бумаге услышанное. Она и раньше время от времени кое-что рассказывала этому внушающему доверие человеку, когда-то учившемуся вместе с её детьми. Но на этот раз, непонятно почему, её словно прорвало, она лихорадочно спешила выговориться, изливая свою душу как на исповеди.

Может быть, только теперь, уже на седьмом десятке лет и в преддверии

всё того же рокового праздника – годовщины Октября, в непонятной магической привязке к которому, волей судьбы, и вертится адский круг трагических событий её жизни, Тамара почувствовала, что как никогда близка к цели. А значит – и к собственному концу?..

XXXIII

И вот опять мы с Каримом в чайхане. В той самой, и даже за тем же столом. На дворе глубокая осень – восьмое ноября, второй день когда-то великого советского праздника, ныне всерьёз отмечаемого лишь коммунистами старших поколений по многолетней, въевшейся в плоть и кровь привычке. Терраса к зиме застеклена, за окнами – туман. В чайхане тепло, но необычно даже для утратившего былое почитание и забытого молодёжью праздника – малолюдно.

На нашем столе вместо привычного обильного угощения – гора бумаг. В этих бумагах – всё необходимое для того, чтобы дать, наконец, законный ход «похороненному» давным-давно уголовному делу для свершения в конечном итоге праведного суда над преступниками. Улики – неопровержимы, доказательства – «железны», оставшиеся к сегодняшнему дню в живых свидетели – найдены, и готовы честно послужить закону, дать столько лет, неизвестно по каким причинам, невостребованные правоохранительными органами соответствующие показания в какой угодно инстанции.