Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

Но… от судьбы, правду люди говорят, не уйдёшь. Все наши с Каримом благородные потуги, направленные на поиски истины, не далее как вчера, менее суток назад, сделались чисто символическими, а собранные материалы – пригодными лишь для очистки нашей совести, да, может быть, для использования в качестве сюжета в каком-нибудь творческом произведении.

Высшая справедливость свершилась, надо честно признать, именно так, как и должна была свершиться…

XXXIV

Накануне праздника Тамара искупалась, переоделась во всё чистое и в очередной – скорее всего последний, как подсказывало ей чувство, раз, навестила могилу своего сына Валеджана.

– Ну, вот, сыночек, чует моё сердце – всё вот-вот кончится, и душа твоя успокоится. Так тянет меня завтра, седьмого ноября, торжественно отужинать в чайхане, спасу нет! И он, – наш с тобой обидчик, – на этот раз обязательно будет там. Прощай, Валеджан, и прости за всё свою глупую мать!..

XXXI

Для знатного гостя из Ташкента Баймурата Тохтамышевича Тохтамышева, уроженца этих мест, давно работающего на высоких руководящих должностях в республиканских ведомствах и при любом удобном случае посещавшего родной район, не забывая, в первую очередь, любимую им чайхану, ко второй половине дня седьмого ноября был накрыт роскошный праздничный стол.

Чайханщики души не чаяли в этом выгодном посетителе, который за один скромный в его понятии банкет давал заведению такую выручку, не считая чаевых, какую обычно приносили все остальные клиенты вместе взятые за целый месяц. И, когда ближе к вечеру почтенный седовласый гость в сопровождении свиты не спеша вошёл и поместил своё дородное ухоженное тело в специально для него изготовленное, похожее на царский трон кресло, ему не знали, как угодить.

В разгар пира Баймурата Тохтамышевича и его весёлой компании, в этом же большом зале чайханы, стараясь не привлекать к себе внимания, появилась не совсем обычная пожилая женщина, бывавшая здесь в течение многих лет более-менее регулярно. При всей той регулярности, однако, пути её с путями-дорогами большого любителя этого заведения товарища Тохтамышева ни разу, волей Всемогущего, не пересекались – ни здесь, в чайхане, ни где-либо ещё. Каждый из них лишь умозрительно, по рассказам других людей представлял себе, как внешне выглядит другой, хотя, по причине некоторых давнишних жизненных обстоятельств, они были хорошо знакомы заочно.

Необычность этой вечерней гостьи чайханы заключалась прежде всего в том, что она – женщина. А женщины, да ещё в одиночку, как известно, даже в высокоразвитых, наиболее цивилизованных странах современного Востока завсегдатаями подобных заведений бывают редко, несмотря на отсутствие прямых законодательных запретов. Следующая, ещё более серьёзная необычность заключалась в бросающейся в глаза экстравагантности её верхнего наряда – с улицы старуха входила сюда в слишком уж старого фасона грубом мужском брезентовом плаще с капюшоном, глубоких резиновых калошах и, что совсем уж непонятно – в таких же старомодных, как и плащ, больших солнцезащитных очках. Стоило ей, правда, эту неприглядную верхнюю оболочку скинуть, как взорам окружающих представала вполне приличная дама с аристократичными манерами. И, наконец, третья странность уже совсем жуткого свойства – при всей внешней адекватности поведения, безупречной координации движений и спокойной уверенности в разговоре, у дамы был совершенно пустой мёртвый взгляд, как у киношного слепого или каким-то чудом ожившего мертвеца-зомби, коих можно увидеть в зарубежных фильмах ужасов. Бр-р!..

Войдя и непринуждённо-быстро, как умеют светские львицы, приведя себя в порядок, женщина-зомби спокойно расположилась в углу зала за заранее заказанным ею столиком, и не торопясь приступила к довольно изысканной, хотя и несколько более скромной по сравнению с тохтамышевской, трапезе. Пила она большей частью тоже недешёвый армянский, в отличие от очень дорогого тохтамышевского французского, коньяк, который закусывала хотя и отечественным, но качественным плиточным шоколадом. И выглядела в ходе этого необычайно привлекательно. После принятия каждой коньячной порции расслабленно-изящно откидывалась на спинку стула, томно прикрывала глаза, вслепую нащупывала рукой на столе шоколадную плитку, отламывала кусочек, клала в рот и медленно, со вкусом, жевала. По мере того, как шоколад таял во рту женщины, рот её слегка приоткрывался, и она весьма эротично облизывала ярко накрашенные, всё ещё красивые, несмотря на возраст, губы неторопливыми лёгкими движениями кончика языка.

Тохтамышев, как человек в высшей степени наблюдательный, не мог не заметить появления в чайхане ещё одного нерядового гостя, тем более что особой этой была женщина. И как опытнейший, на уровне эксперта, ценитель истинной женственности, он не мог пропустить мимо своего внимания эту хоть и древнюю, но красивую старуху, сила до сих пор – в её-то годы! – мощно излучаемого сладострастного магнетизма которой легко вогнала в пот даже такого испытанного ветерана любовных фронтов, каковым был почтенный Баймурат-ака.