Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира

– О, льстивое стекло! Ты мне лжешь, как лгали все мои прежние друзья! Неужели это лицо того, кто был при власти, к кому все шли на поклон, кто сиял, словно солнце? Это лицо того, кто был так безрассудно доверчив, что не отличал хороших людей от плохих, потому и был так легко свергнут Болингброком.

С силой бросает зеркало на пол.

Король Ричард с зеркалом. Художник John Gilbert, гравер Dalziel Brothers, 1865.

– Ну вот, разбилось на куски. Это будет мне уроком. Я все удивлялся, как это скорбь не разрушила мое лицо. Вот теперь оно и разрушено.

Болингброк пытается сказать что-нибудь, чтобы смягчить ситуацию, но Ричард принимается рассуждать о скорби и ее внешних проявлениях. Потом просит выполнить последнее желание и обещает, что уйдет и больше не станет докучать.

– Какая у вас просьба, достойнейший кузен? – благосклонно спрашивает Болингброк.

– Достойнейший? – язвительно переспрашивает Ричард. – Если я ваш подданный, то вы не должны мне льстить. А если вы мне льстите, значит, я выше вас, и зачем же мне тогда просить? Если я выше, то могу просто приказать.

– Просите все-таки.

Да, терпению и выдержке Генриха Болингброка можно только позавидовать.

– И получу, если попрошу?

– Получите, – обещает Болингброк.

– Тогда позвольте мне уйти.

– Куда?

– Мне все равно. Куда скажете. Только бы побыстрее отсюда убраться.

Болингброк велит провести Ричарда в Тауэр. Ричард и тут находит, к какому слову можно прицепиться.

– Пусть меня проведут? Это вы хорошо сказали. Теперь меня кто угодно может провести, ведь я больше не король.

Король Ричард, несколько лордов и стража уходят.

– Коронацию назначаем на будущую среду. Готовьтесь, – приказывает Болингброк.

Уходят все, кроме епископа Карлейльского, аббата Уэстминстерского и Омерля.

Интересное кино получается! Омерля вместе с Серри велено взять под стражу. Карлейля отправляют под домашний арест и приказывают аббату Уэстминстерскому надзирать за ним. И что? Они преспокойно остаются на сцене, никто их никуда не уводит. Получается, ни приказы Генриха Болингброка, ни распоряжения Нортемберленда ничего не значат, что ли? Пустой звук?

– Да уж, зрелища плачевнее этого я не видал, – задумчиво говорит аббат.

– Самое плачевное еще впереди, – предрекает Карлейль. – За все это предстоит расплачиваться будущим поколениям.

– Святые отцы, неужели нет никакого средства избавить нашу страну от печального будущего? – тревожится Омерль.

А у аббата, оказывается, уже есть план!

– Милорды, буду с вами откровенен, только дайте слово, что сохраните все в тайне и будете делать то, что я вам скажу. Приходите оба ко мне на ужин, я вам расскажу, каким вижу путь спасения страны. Может быть, мы еще сумеем вернуть радость в нашу жизнь.

Уходят.

Вот так. На ужин, стало быть, приходите. Про «под стражу» и «под надзор» забыли и автор пьесы, и ее участники.

Акт пятый

Сцена 1

Лондон. Покой в Или-Хаузе

Входят королева и придворные дамы.

На всякий случай напоминаю: Или-Хауз – это та самая резиденция Джона Ганта, где тот скончался и которую король «приватизировал» в пользу госбюджета.

Королева, как мы знаем из предыдущих сцен, пребывала в замке герцога Йорка. Теперь она приехала в Лондон, чтобы попытаться увидеть мужа, которого по приказу Болингброка переводят в Тауэр. Конечно, нам, воспитанным на литературе соцреализма, может показаться, что разумнее было бы не ждать невесть чего в Или-Хаузе, а стоять на улице, на той дороге, которой повезут арестованного короля. Но у королев и средневековых драматургов свои правила. Королева сидит во дворце Или-Хауз, отдыхает. Утомилась в пути, вероятно.

А тут и Ричард откуда ни возьмись!

Входит король Ричард под стражей.

Королева видит супруга и приходит в ужас от того, как плохо он выглядит.

– Боже мой, да от тебя ничего не осталось! «Ты – не Ричард, ты лишь гробница Ричарда былого!» Почему же благородные люди должны так страдать, а простолюдины, которые сидят по кабакам, веселятся и горя не знают!

Ричард старается утешить жену:

– Не надо печалиться, дорогая, мне от этого еще тяжелее. Давай считать, что наша хорошая жизнь была чудесным сном, а теперь мы проснулись. Мне придется горевать до самой смерти, а ты возвращайся во Францию и уходи в монастырь.