Иоанн Грозный (СИ)

         В четыре часа утра царь тащил на колокольню малолетних царевичей, где с Малютою благовещал к заутрене. Заспанные  братья спешили в церковь. Кто не смог встать, принявши вчера изрядное, наказывался строгим постом и восьмидневным заключением в келии.

         Служба шла до шести или семи часов.  Царь пел, читал и молился, оставляя на лбу следы крепких земных поклонов. В восемь часов  собирались к обедне, а в десять садились за братскую трапезу. Братья ели, облегчали тяжкое утреннее состояние медом, а царь стоял или ходил вокруг столов, говоря и читая им  наставления.

         Игумен - царь, обедал отдельно. Приглашал к столу ближний круг любимцев, беседовал  о церковном Законе, припоминал примеры из Священной истории. Иногда дремал или ехал в темницу пытать  какого – нибудь свежо оговоренного сторонника Курбского. После пыток настроение государя  обыкновенно  менялось с вялого, подавленного на не по-здоровому взвинченное. Он говорил и понимал окружающее остро, глубоко. Поражал окружающих способностью смотреть в корень, мгновенно схватывать суть любого вопроса.

         В восемь вечера братия шла или была вынуждена,  идти,  со своим игуменом к вечерне. В десятом часу Иоанн удалялся в спальню, где трое слепых рассказывали ему перед сном сказки. Он слушал. засыпал, но не надолго. В полночь  вставал и начинал день  молитвою.

           Четыре часа до заутрени были ему самыми страшными. Царь мерил длинными шагами коридоры и горницы, заглядывал в темные окна. Свет светильника или зажженного фитиля у пищали стражника развлекали его.  Случалось он пугался собственной тени. Она волоклась за его длинной тощей фигурой, как неотступно бродит соблазнитель за всякой мятущейся душой. Пищальник не успокаивал, не развеивал страха, пугал: не подкуплен ли, не пальнет ли в него?  Царь забывал, что сам приказал страже стоять всечасно с пылающими факелами подле пищалей и заряженных пушек.

         Опять перебирал обиды. Они  никогда не оставляли, понуждая в каждом людском слове искать подвох, измену, неуваженье.

         Отец его, Василий Иоаннович, задумав жениться, отсмотрел полторы тысячи благородных девиц, и выбрал Соломонию, дочь незнатного чиновника Юрия Константиновича Сабурова. Предки ее вместе с могольским мурзой Четой,  перебрались из волжской орды в Москву  во времена Первого Иоанна,  Сменив могольские имена на православные, в Белокаменной Сабуровы крестились, заложили дома, встали на государеву службу, пытливым умом разглядев перспективу поднимавшегося провинциального двора, еще склоненного пред угасавшим Чингисовым родом.

         Женитьба Василия Иоанновича на татарке, соединяла восточного и западного орла, крест с полумесяцем. На генеалогическом уровне подпирала династию обоими  сильнейшими народами, государство составляющими.

         Будущего державного наследника  Василий хотел назвать в честь любимого младшего брата и отца жены Георгием (Юрием). Однако за четверть века совместной жизни  Соломония не  принесла потомства. Здоровье не позволяло  царю   ждать долее. На склоне дней,  горя желаньем передать трон  сыну, Василий Иоаннович, заглушив робкий ропот совести, велел постричь сопротивлявшуюся жену  в Рождественском  монастыре, потом свезти в Суздаль с глаз долой, навечно заперев в девичьей  Покровской обители.

         Царевы слуги принуждали Сабурову отречься от мира не токмо уговорами, но  побоями. Соломония надела ризу инокини,  объявляя: «Бог видит и отомстит моему гонителю!» Спешным мщением распустила  слух, что тяжела, а потом - родила сына, долгожданного Георгия.  Соглядатаи, приставленные к царице,  не подтверждали ни беременности, ни родов. Никто открыто не вступился за Соломонию, кроме  престарелого аскета и постника, завоевателя земли Югорской князя Симеона Курбского, двоюродного деда Курбского Андрея. Тогда предтече переметчика отказали от царского двора.

         Через два месяца после пострижения Соломонии Василий вступил в брак с Еленой Васильевной Глинской, племянницей несметно богатого и влиятельного Михаила Львовича Глинского. Как и Сабуровы, Глинские были  тоже рода татарского. Отец Михаила Львовича выехал из орды в Литву по тем же причинам, что некогда Сабуров и мурза Чет в Московию: искали лучшего, видя упадок альмы матер. Глинский крестился, как те,  получив имя Лев. Не сойдясь с шляхтой в гордости и ущемленный сугубо материально, его сын Михаил Львович с двумя братьями, Василием и Иваном, перебрался к царю, давно его звавшему.