Василий Васильевич Шуйский правил шесть месяцев. Скоро он скончался, дав ход лукавым толкам. Иван Васильевич не преминул обвинить виновными в смерти брата Бельских. Ивана Бельского снова посадили в темницу. Ближнего его дьяка Федора Мишурина опозорили и убили, не постеснявшись случившегося при том младого царевича Иоанна. Митрополита Даниила, вошедшего в согласие с Бельскими, свергли с митрополии, сослали в Иосифов монастырь. Вместо него поставили, надеялись - послушного Троицкого игумена Иоасафа Скрыпицына. Новый митрополит год хранил верность Шуйским, потом его переманили Бельские. Иоасаф ходатайствовал за князя Ивана перед десятилетним царем. Именем Иоанна Ивана Бельского торжественно вывели из тюрьмы. Ивана Шуйского сместили. Ивана Бельского стал душою правительства. Где были Шуйские, теперь – Бельские. Простой люд не заметил разницы, зато Иоанн с Юрием склонились к ласковому Ивану Федоровичу.
Январской ночью Шуйские с выводком родни, надворной командой, холопами перебудили Кремль. Монархи-дети сидели обнявшись, дрожали в спальне. Шуйские переходили из горницы в горницу, ища нового царского любимца. Во дворце его не было. Иван Бельский затворился в собственном доме. Его вытащили, били, оплевывали. Наконец, отвели в темницу. Князь Петр Щенятев из партии Бельских прибежал в царскую комнату, просил управы на злодеев. Шуйские вытянули его с заднего хода.
Во дворе мелькали факелы, грохотали камни, разбивавшие окна покоев митрополита. Иоасаф мчался в царский дворец, молил о заступничестве царственных отроков. Иоанн трепетал, тоже ожидал казни, не открывал митрополиту дверей. Монахи, бывшие с Иоасафом, сломали двери. Митрополит упал перед царем плашмя, ниц. Полез под царскую кровать прятаться. Шуйская толпа вломилась, ища. Монахов раскидали. Митрополита извлекли из-под полога. Иоасаф от просьб перешел к брани. Стыдя обоих братьев Шуйских – покойного Василия и живого Ивана, клал анафему. Указывал на государя как на спасителя и зеркало пристойности. Шуйские затыкали митрополиту рот. Чтоб занять, велели придворным священникам за три часа до света петь заутреню. Поставили и царских отроков у крестов. Митрополита, связав, посадили в телегу везти подалее. Из Владимира прискакал Иван Шуйский. Не утерпел, пошел трепать Иоасафа на Троицкое подворье. Митрополит схлестнулся с налетчиком в прении. Иван Шуйский недолго слушал главу русской церкви. Схватил рукав митрополитовой рясы, оборвал до пояса. Скинул с шеи святителя большой серебряный крест, рассек митрополиту тем крестом темя.
Иван Шуйский приказал умертвить Ивана Бельского в темнице. Не спросив государя, добились на то согласия Думы, где Шуйские торжествовали, Бельские прижухли. Отставленного Иоасафа заточили в Кириллово-Белоозерском монастыре. На его место поставили новгородского архиепископа Макария. Платя за смерть Ивана Федоровича, больной и слабевший Иван Васильевич Шуйский допустил Дмитрию Бельскому, родному брату убиенного, председательствовать в Думе, что и так выходило по старейшинству.
Тринадцатилетний Иоанн полюбил митрополита Макария за доброту характера, честность и точность суждений. Не применяясь, с отроками говорил он, будто те взрослые. И вот теперь Макария привычно завистливо колотили в освященной Думе.
У царя возник еще один фаворит – дядька Федор Семенович Воронцов. Каждый искал своей или склонялся к чужой прибыли. Как-то Воронцов склонил царя поставить подпись не туда, куда Шуйские хотели. Федора Семеновича явились бить. Тот скрылся в царской горнице. Его выволокли в смежную комнату. Пытали и глумились. Иоанн, привыкший к жестокости, впервые подал защитный голос. Верил: устыдятся. Не устыдились. Изрядно побив, Воронцова с сыном свезли в Кострому, в ссылку.
Слабоумный и мягкосердечный Юрий уходил, а Иоанн, тянул минуты, стоял на Красном крыльце, кидал вниз щенят с котятами. Вой суки, жалобный писк любимой кошки не останавливали юного мучителя. Глядел, как животные бились о крепкую землю. Иногда царская хватка умертвляла живучих котят еще в горсти. Так мрут и люди. Переход от жизни к смерти часто незаметен. Скоро не котята и щенки, полетят люди. А пока бояре-соперники не всегда и к столу голодных царских детей звали.