Иоанн Грозный (СИ)

         Мать не властна была на троне, отправила на казнь собственного дядю Михаила, составившего ее брак с царем Василием. Ища рассеяния,  взяла она сердечным другом князя Ивана Телепнева–Оболенского. Воевода Телепнев, будучи другом и братом надзирательницы царских отпрысков боярыни Агриппины Челядниной, заручался ласкою расположения Иоанна да  Юрия. Дарил братьям деревянные лошадки, мечи, луки детские и немецкие гравированные картинки с показом сражений наземных и морских. Дети, не вникая в отношения Телепнева с матерью, искренне привязались к князю. Верша опалы и одаряя милостями, покачивал он детишек на коленях, усевшись в красной царской горнице.

         На восьмом году Елена Глинская  нежданно скончалась. Робкий заслон боярскому властолюбию пал. Еще при жизни Василия Иоанновича первым по старейшинству севший в ближнем государевом совете и  Думе  боярин Василий Васильевич Шуйский  объявил себя главой правления. Воспитательницу царевичей боярыню Агриппину и брата ее князя Телепнева оковали и бросили в застенок. Телепнева, лишив пищи, уморили, подобно как  Елена и он,  уморили Михаила Львовича Глинского и царских дядьев.  Складывалось: стоило младому Иоанну к кому-нибудь привязаться, как завистники  немедля очерняли фаворита, боясь его влияния на царевича. Иоанн стал таить предпочтение.

         Порядки в Московии устроились по Шуйским. Правили Василий Васильевич и освобожденные из опалы родной брат его Иван, троюродный брат Андрей Михайлович и сродственник Шуйских - Федор Иванович Скопин. Старший в роде Василий Васильевич, вдовец лет пятидесяти,  упрочил боярскую доминанту браком с юной двоюродной сестрой Иоанна – Анастасией, дочерью Петра, или Куйдакула, татарского царевича. Мать ее была дочерью Иоанна III. Молодожены поселились в доме убиенного дяди Андрея Иоанновича.

         Василий Васильевич Шуйский, «молодожен» и предстатель Думы, выторговавший у бояр еще и московское наместничество, в послеобеденном упадке сил полюбил  с братом Иваном являться в царскую палату. Грузно опускались братья на стулья, задирали ноги поперек кровати, на которой отдыхал некогда Василий Иоаннович, и так дремали. Дети царские играли на полу у постели. В расстегнутых до пуза камилавках, с вылезшими рубахами председатель Боярской Думы и его зам храпели, сопели. Подле наготове стояли ковши с ледяным, из погреба квасом для роздыха после сна.  Василия Васильевича прозвали Немой, ибо был он немногословен, а если и говорил, то не иначе, как через брезгливую губу, так что и понять едва можно. Придворные льстецы прислушивались  невразумительности председателя, дети же ненавидели косноязычие неласкового смотрителя. Подкрадываясь, клали на голову и тучный живот храпевшего Василия Васильевича игрушки. Те скатывались при  дыхании, вызывая смех Иоанна и Юрия. Поджигали они и штаны обоим боярским верховникам, дождавшись, когда в сонном беспамятстве пустит он зловонные ветры. В ковши с квасом кидали мух.

          Старый Шуйский на деле полагал себя  царем Московии, отдавал распоряжения своим именем, возглавляемую Думу приказывал писать себя ниже. Иоанна вообще в грамотах и указах не упоминал, как дотоле было при жизни  матери. В проницательном мальчике своим небрежением взращивал смертельного врага роду Шуйских.

         Все же считаясь с Думой, составленной и из других знатных семейств, вместе с  Шуйскими вынужден был Василий Васильевич освободить из тюрьмы посаженного Телепневым и Еленой Глинской князя Ивана Федоровича Бельского, который страдал, будто бы причастный к побегу в Литву своего брата Семена, воеводы.  Вместе с другим думским старейшиной братом – Дмитрием Иван Бельский составил оппозицию Шуйским. По закону о местах, изложенном в Разрядной книге, Бельские, родственники царя, едва уступали Шуйским в родовитости. Взаимная ненависть меж Шуйскими и Бельскими вернула в память, стрясшееся в былые времена у Мономаховичей со Святославовичами,  Ольговичами,  у Мстиславовичей с Юрьевичами. Бельские обличали корыстолюбие Шуйских не из правдолюбия, а потому, что им самим не давали править. Бессильная алчность одних умеряла до кормушки дорвавшихся. Бельские хулили Андрея Михайловича Шуйского и князя Василия Репнина-Оболенского. Те, наместники во Пскове, «свирепствовали, как львы». Жители пригородов избегали  ездить в Псков, боясь градоначальников с их приказчиками хуже могольских хищников. Шуйские обнажили псковичей непомерными неправедными налогами, обогащались вынужденными дарами богатых, бесплатной работой бедных. В столице Иван Васильевич Шуйский тащил из царевой ризнице домой золотые сосуды, перебивал клейма на свои. Шуйские спешили разжиться, жили днем.