Иоанн Грозный (СИ)

         Вокруг царя складывалась свой младой круг. С желторотыми боярскими отроками, прокладывающими в царской милости себе будущее, отцам и дедам – настоящее, Иоанн забавлялся игрою в салки и лапту, гонял голубей, оглушал окрест колокольным звоном. Любя охоту, имел обыкновение стрелять в пойманных спутанных животных как в цель. Его пытливый ум по-прежнему забавлял процесс смерти. Вот косуля жива. В ней восемь стрел. Торчат из ляжки, пробили грудь и шею. Она трепещет. Судороги. Кончина. Как?.. Шуйским, чем бы он не тешился, лишь бы в дела не лез. «Пусть державный веселится!»  С молодой Шуйской родней, недавно ломившейся к нему в спальню вытаскивать Щенятева, Воронцова или Иоасафа, он скакал по московским улицам, отбрасывал не успевших поберечься прохожих, конской грудью давил жен и старцев. Поддержанный льстецами, царь хохотал.  Покалеченные плакали.

         Неожиданно Иоанн явился в Думу и объявил, что казнит ненасытного беззаконника князя Андрея Михайловича Шуйского, заступившего Думскую доминанту после скончавшихся Василия и Ивана. Растерявшиеся бояре, привыкшие  решать  по-своему, выдали псковского наместника. Царь спустил собак на преклонных лет вельможу, зашитого в медвежью шкуру. Сам с ближними отроками кричал: «Ату!», пока Шуйского не растерзали. Бояре призадумались как над показавшимся непредсказуемым обвинением, так и изощренностью казни. Доказательства вин третьего Шуйского были несомненными, но представили их царевы дьяками после расправы, а не прежде, как принято. Рубили, резали на Руси, про псов тоже ни в одном судебнике не значилось.

         Царь искал опоры в материной литовской родне. И вот с  подачи Глинских сослали Федора Скопина-Шуйского, князя Юрия Темкина, Фому Головина, всех бивших на заседании Думы митрополита Макария. Афанасию Бутурлину за  болтовню отрезали язык. Царь возложил опалу на князей Дмитрия Палецкого, Петра Шуйского и Бориса Горбатого, некогда столь удачно выдавшего «заговор» царских дядьев. За оскорбленья детства и зрелости  готовил Иоанн  боярам семь эпох казней.

                                                         3

         Когда многие князья пожелали именоваться великими, и  гордецы перестали подчиняться, приводить на зов войско и платить в стольный град, оспаривая старшинство родственника, так случилось, что расцвела Низовая земля, Залеские земли. Лесами и болотами там сама природа поставила преграду  ворогам. Владимир, Суздаль и Ростов первенствовали над Ярославлем, Нижним, Переславлем и Муромом. Из сих семи городов возродилась поруганная  земля русская. Еще полагался главным великокняжеским престол на Днепре, в Киев назначал  победитель Батый Александра Ярославича (Невского) послушным правителем, а уже отодвинулись на обочину претензии Чернигова и  подминались свежие – Рязани и Твери.

         В самой Владимиро-Суздальской земле тихой сапой раскинулось Кучково поле. Поднявшаяся сбоку Москва взяла силу посылать прародителю Руси Новгороду воинских командиров, как дотоле поступал прежде Стокгольм, потом – Киев и Владимир. Но и сия привилегия дошла до небрежения. Москва – вотчина  Данилы удовлетворилась  окрестностью,   московские великокняжеские  сыновья получали наделы в Коломне или Дмитрове, где обыкновенно умеряли, а то и умертвляли  честолюбие размеренной патриархальной жизнью. Однако, бежа воинской брани, славя мирную торговлю риску животом и головою, новгородцы и отделившиеся от них псковичи с вятичами, упорно продолжали кликать  дружины для сохранности границ, сбора пошлин, суда и расправы.  Избегая готов, или варягов, как тогда называли шведов, немцев Ливонского ордена и Литву, предпочитали они   ветви  обрусевших Рюриковичей.  Ежели на север не едут великокняжеские сыновья, просят новгородцы и псковичи других знаменитых  наместников.

         Владетелям  родовых вотчин в Шуе, потомкам младшего сына Невского – Андрея Городецкого, неблагодарно памятного в поисках великого княжения двумя разорительными приводами татар на Русь, сей грех был смыт прибыльной отечеству службой внуков, удается столковаться со сварливыми и переменчивыми северными жителями. Новгородцы и псковичи охотно просят  к себе Шуйских, и те  приезжают править и «кормиться»  в вольные грады. Шуйские, сочетая рассудительность в отправлении правежа с умеренностью собственных аппетитов, усердно пополняют государеву казну обильными налогами, умудряясь удовлетворять и властолюбию правящей старшей ветви Александра Невского дома и свободолюбивым претензиям Пскова и Господина Великого Новгорода.

         Дед Иоанна, лишая северные земли самостоятельности, ставит в Псков воеводою одного из Шуйских – Федора Юрьевича. После победы над вольницей, безуспешно искавшей опоры в  Литве, вечевые города приравнивают к обыкновенным, но они сохраняют право утверждать наместников, и раз за разом бьют  челом присылать именно Шуйских.  По службе с годами обрастают Шуйские множеством земель, хором, артелей. Фактории Шуйских стояли по Двине и на Вятке, рассеивались в Югре и по берегам Белого моря.