Йомсвикинг

– Я тоже хочу отомстить, Торстейн. Но отца нашего убил не Олав, и в рабство тебя обратил не он.

Я не ответил. Он был прав. Но каждый, кто называл другом убийцу моего отца, становился моим врагом. Мне было странно, что Бьёрн считал иначе.

Всего полдня пути от нашего убежища под каменной плитой, и вот мы уже стояли у спуска в узкую долину. Бьёрн сильно кашлял, мы оба промокли до костей, поэтому спустились меж деревьев и разбили лагерь у ели, поваленной ветром. Я было надеялся, что худшее для брата уже позади, но весь тот вечер он сидел закутавшись в одеяло и дрожал. Я достал огниво и кремень, которые забрал у одного из убитых мной, с трудом развел костер и всю ночь сидел без сна, поддерживая огонь. Но когда наступило утро, Бьёрн опять метался в лихорадке. Наверное, это стало для меня последней каплей. Казалось, что на плечи навалилась тяжесть, а вокруг сгустилась тьма. Ели будто сомкнули надо мной свои лапы, солнечный свет исчез; меня опять охватила тоска. Дыхание Бьёрна казалось болезненным, он хрипел и с надрывом втягивал воздух. В голове у меня опять начал крутиться его вопрос, я будто услышал свой ответ, но теперь он звучал по-ребячески и глупо. Я хочу отомстить… Да кто я такой? Рос и другие – зрелые мужи. А я – всего лишь мальчишка. Должно быть, тогда, на берегу реки, Один простер надо мной свою руку и направлял мои стрелы, иначе мы с Бьёрном были бы уже мертвы. Но почему он проявил ко мне милость, я не понимал. Ведь я недостоин. Я не воин. Все воины отважны, а меня переполнял страх.

Весь тот день мы медленно, с трудом спускались по склону в долину. Когда стемнело, я уже вымотался, и мне едва хватало сил, чтобы отмахиваться от мошек и комаров. Наверху, на плоскогорьях, их было не так много, но здесь, в долине, они не оставляли нас в покое. Я кое-как защитил голову, натянув на нее рубаху, а потом, наверное, провалился в сон – не помню, чтобы я тем вечером разводил костер или как-то ухаживал за братом. Проснулся я замерзшим и вымокшим до нитки и увидел, что Бьёрн вместе с Фенриром укрылся под волокушей, его била дрожь. А конь исчез.

Боги не оставили меня тем утром, коня я нашел совсем недалеко от места ночевки. Он набрел на речку и стоял там, объедая травяную кочку. Я подтащил туда Бьёрна, пристегнул волокушу к спине лошади и спустился к реке. Весь тот день я бродил по берегу, но так и не нашел брода. Наконец мы остановились на ночлег под березами.

Взрослым я понял, что тоска моя сама по себе безвредна. Опасными могут быть решения, которые я принимаю под тяжестью невидимого ярма. Тем утром, когда я сидел под дождем и смотрел на реку, я даже не понимал, что меня опять охватила тоска. Воспоминания о драке с нашими преследователями были еще свежи, да к тому же я совсем вымотался. Мне и в голову не приходило, что передо мной Гаула, та самая река, вдоль которой мы шли убегая от Олава. Я видел лишь реку и знал, что нам надо переправиться через нее, если мы хотим идти на юг. Помню, я связываю веревки, которые забрал у воинов из Гардов, а Бьёрн, лежа на своей волокуше, убеждает меня, что этого делать не надо, это опасно, я могу утонуть. Но я его не слушаю. Один конец я закрепляю на можжевеловом кусте на берегу реки. Второй обвязываю вокруг пояса и захожу в воду. Но река в тот день обманчива. На первый взгляд вода кажется неподвижной. Но течение столь сильное, что я чувствую, как подкашиваются ноги, не успеваю я зайти в воду и по колено. Вдруг дно резко обрывается, уходит из-под ног, и я начинаю бить руками и ногами, плывя изо всех сил, но меня тащит течением, и я понимаю, что не смогу доплыть до другого берега. Тут веревка натягивается, и меня как маятником уносит обратно к берегу. Я слышу крик Бьёрна, поворачиваюсь в воде и вижу, как на меня несется ствол дерева. Удар по голове. Наверное, я потерял сознание, а когда очнулся, понял, что оказался под стволом, застрял между веток, а веревка запуталась в них. Я пытаюсь вырваться, но лишь дергаюсь как рыба в сети.

Я почувствовал боль в груди, и это было худшее, что я испытал в жизни. Когда твое тело оплетают пальцы Ран – это страшнее, чем когда стальное лезвие вспарывает кожу. Такая смерть приходит медленней, чем можно себе представить, и в конце концов боль настолько сильна, что остается единственное желание – вдохнуть воду, чтобы все побыстрее закончилось.

Доброй смертью это не назовешь. Нет никакой славы в том, чтобы утонуть. Хорошо, Бьёрн пришел в себя и видел происходящее, он и спас меня в тот день. Помню, как он стоит по пояс в воде и вытягивает и меня, и бревно, я вдыхаю воздух и ощущаю, что жив. Он выпутывает меня из ветвей и выталкивает на берег, и тут мы оба падаем навзничь. Фенрир приплясывает вокруг нас на своих трех лапках и облизывает мне лицо.