Йомсвикинг

Вскоре Бьёрн опять заполз на волокушу, там он стянул с себя одежду и зарылся в одеяла. Я остался сидеть на берегу. Поднялся ветер, дождь то и дело переходил в ливень. Мне было плевать. Холод наконец привел меня в чувство. Мне стало очевидно, что нужно делать. Я поднялся и спустился к самой кромке воды, проследив взглядом за течением. Здесь река извивалась как змея. По ней плыли сучья и клочья травы, должно быть, вода подмыла берег где-то выше по течению. Оба берега густо поросли ельником. За нами осталась долина, откуда мы спустились, а на южном берегу к серому дождливому небу поднимался еще один склон. Я подошел к Бьёрну и взял свой топор. Он взглянул на меня, но не сказал ни слова. Я взвесил топор в руке и подошел к ближайшему дереву, рослой ели. Нам с Бьёрном суша не подходит. Мы ничего не понимаем в горах. Нечего нам здесь делать.

В тот день я срубил восемь деревьев. Из веток соорудил навес на берегу. Когда наступил вечер, я устроил очаг на расстоянии двух локтей от навеса, а потом перенес под него волокушу, одеяла, шкуры и все оружие. Я разжег костер и сказал Бьёрну, что собираюсь строить лодку.

Еда, которую мы забрали у наших преследователей, уже заканчивалась, и я знал, что работа моя займет много дней. Поэтому на следующее утро спозаранку я поставил несколько ловушек для рыбы вдоль берега. Мастерить их научил меня отец. Я срубил разветвленный прут и расщепил его с той стороны, где была развилка. Потом сделал зазубрины и вставил в щель палочку. К палочке я прицепил кусочек вяленого мяса. Когда рыба схватит мясо, палочка выскочит, и расщепленные концы прута сомкнутся как зубы зверя. Я установил шесть таких ловушек, а потом принялся за работу. Я уже продумал, как все будет. Вытесать доски и согнуть их над костром – это лишь малая часть работы, что мне предстояла. Нужны были заклепки, чтобы закрепить доски, а для того, чтобы изготовить заклепки, надо соорудить кузню и горнило.

Бьёрн смотрел на меня, не поднимаясь с места, а я бродил по реке, ощупывая дно ногами. На берегу я не смог найти достаточно больших камней, но на дне их было сколько угодно. Приходилось окунаться в воду, чтобы достать их. Чувствовать, как вода вновь смыкается над головой, казалось почти нестерпимым. Но мне удалось выволочь камни на берег, а из конского навоза, глины и травы я смешал вязкую массу, чтобы скрепить их друг с другом. Так я построил на берегу печь, такую же, какая была у Хуттыша. Из нескольких жердей и шкуры я смастерил мехи, потом выкатил из реки огромный камень, помогая себе шестом. Этот камень я поставил плоской стороной вверх. Он послужит мне наковальней.

Затем я достроил наше укрытие. Дождь не прекращался, но мне казалось, что лучше терпеть дождь, чем комаров и мошек. Я замерз и промок до костей, но это было уже неважно. Плевать на холод и на сосущий голод. Когда стало темнеть, Бьёрн с трудом поднялся и осмотрел ловушки, но они оказались пусты. Мы доели последние кусочки вяленого мяса в сгущающейся темноте и больше тем вечером не перемолвились ни словом.

Может, кому-то странно слышать, что мы с братом не говорили о том, что с нами произошло. Мои сыновья как-то спросили, не трудно ли мне жить с осознанием того, что я отнял жизнь у стольких людей. Их женщины, хоть они и мудры, и разумны, считают, что это легло на меня большим бременем. Ведь мне было всего четырнадцать, говорят они. Многие мальчики в этом возрасте еще совершенные дети. Я киваю, серьезно хмурю лоб и поднимаю глаза в полумрак между стропилами, будто вспоминаю тяжелые времена. Но истина в том, что тогда мне было легче убивать, и то же можно сказать о многих других, получивших в руки оружие в раннем возрасте. Я не слишком много размышлял о содеянном. Не представлял себе, как убитых мной оплакивают жены и дети. Такие раздумья приходят в зрелом возрасте.