Йомсвикинг

Дверь оказалась сразу за балкой. Я вывалился наружу, постоял, дав привыкнуть глазам к дневному свету, а потом пошел вдоль длинной стороны палат. Дул сильный ветер, казалось, что вчерашний ветер сегодня снова проснулся. Я прислонился к одной из балок, установленных вдоль стены зала, они были поставлены наискось и поддерживали стену. Я не стал садиться, потому что до сих пор меня беспокоило то, что могло бы произойти внутри. Поэтому я стоял, прислонившись спиной к балке, щурился от дневного света и чувствовал, как ветер дует мне в лицо. Я опьянел от пива, но ровно до такого состояния, что честно мог взглянуть на себя, что редко бывало со мной в трезвом состоянии. Я начал размышлять над своим существованием, над тем, кем я стал: йомсвикингом, воином. И хотя мои дни в Йомсборге были мирными, я знал, что так будет не всегда. Мы не заготавливали еду. Не рыбачили, и я редко когда видел, чтобы ходили на охоту. Зато нехватки в золоте и серебре не было, поэтому приходили торговцы со своими повозками и снабжали нас всем необходимым. Но золото и серебро мы получали от конунгов и могущественных людей, которые платили нам за наши услуги или же покупали награбленное Вагном и его людьми. Когда Бьёрна и меня возьмут с собой в поход? Если это произойдет, мы не сможем отказаться. Нас обучали не просто так. Если мне придется убить человека, который мне не сделал ничего плохого, смогу ли я подчиниться? Вероятно, да. Я ведь уже так поступал, там, во фьорде Тронхейма, когда сын ярла попробовал пройти мимо нас. А что, если потребуется лишить жизни женщин и детей? Что, если придется сделать их рабами? Я закончу тем, что Рос сделал со мной и отцом, какое право я имел бы тогда осуждать его и желать ему смерти?

Считается, что только сытые люди могут думать о мести, и это правда. После поединка и бегства я хотел забыть обо всем, я радовался обучению, работе на кораблях и другим поручениям в Йомсборге, потому что они помогали мне забыть о том, что произошло со мной. Я прекрасно знал, что я ничего не могу сделать, чтобы отомстить за своего отца, потому что Рос был другом Олава и находился под его защитой. Мы с Бьёрном попытались, но у нас ничего не получилось. Я ударил себя ладонью по лбу, мне хотелось выбить эти мысли из своей головы; пока я стоял там, мимо меня прошел мужчина с тележкой, полной свежего клевера и травы. Он мельком взглянул на меня и покачал бы головой, если бы при мне не было боевого топора и я бы не был йомсвикингом.

Я проводил его взглядом. Двор был большим, расстоянием в пару брошенных камней. Палаты были возведены в самом центре, остальные же постройки образовывали неровный круг. Мужчина с тележкой пересекал двор в его западной части. Он прошел мимо дворового камня, который очень напоминал тот, что лежал у херсира в Скирингссале, и пошел к конюшне. То, что это был конюх, было очевидно, потому что повозка Вагна стояла снаружи, туда мужчина высыпал клевер, и послышалось ржание.

Я не был большим любителем лошадей, но, видимо, пиво заставило меня пойти туда, шатаясь, и вскоре я оказался внутри конюшни, мужчина с тележкой покосился на меня и что-то пробормотал по-вендски, раздавая клевер и сено лошадям. С каждой стороны от входа было по двенадцать стойл. Лошади были намного больше тех, которых мне доводилось видеть, некоторые были такими высокими, что я с трудом доставал им до головы. Здесь стояли и лохматые рабочие лошади, и роскошные статные жеребцы, с такой лоснящейся шкурой, что я мог разглядеть каждый мускул, каждую вену.

Я уже был почти в конце центрального входа, когда подошел к стойлам, где стояли лошади Вагна. В одном из них стоял человек. У него были рыжие волосы и борода, а одет он был в грязную куртку. Он был совсем не старым, на его лице не было ни морщинки, а борода была редкой. За ним стояла лошадь, на которой, я видел, ездил по улицам Вагн, сильная кобыла с коричневыми и белыми пятнами и длинной челкой. Наверно, она решила, что я принес еду, потому что она вытянула шею из-за плеча рыжебородого и понюхала меня.

– Жарко внутри? – раздался голос рыжебородого.

Я кивнул.

– Много выпил?

Я кивнул снова. Рыжебородый сделал мне шаг навстречу и прищурился.

– Ты ведь тот парень? Тот, которому прострелили руку?

– Да. Да, это я.

– Попробуй еще раз. – Рыжебородый рассмеялся.

– Да, – повторил я. – Так я и сказал.

Рыжебородый рассматривал меня:

– Ты, похоже, пьян.

– Нет…

Он рассмеялся снова:

– Что ты делаешь здесь, почему не на улице, не дышишь воздухом?

– Я просто хотел посмотреть на лошадей.

– Теперь посмотрел.

Я уже наполовину развернулся, чтобы уйти, но парень рассмеялся снова:

– Ты можешь остаться, если хочешь. Но стоять здесь, пока остальные там с наложницами и пивом… Это скучно.

Я остался стоять.

– Говорят, что Крестьянин обучает тебя.

– Да. Обучает.

– Владению датским топором.

– Да.

– Это оружие берсерков.

Я кивнул.

– Как тебя зовут?

Я посмотрел на него.

– Торстейн. Они зовут меня Корабел, сын Тормуда. Торстейн Тормудсон.

Рыжебородый подошел к воротам стойла и положил руку на край: