Иосиф

– О-о, – отвечаю им, – с такими дружками да завсегда и пожалуйста! – Ну, мы жа у тебя скольки выпили? Литру! Я жа тверёзый был! Ты жа знаешь, скольки мне нужно для дури! Ведро! Ну! Подхватили они меня под мышки и двинулися мы. Куда идем?! Я и не думаю, и по сторонам не гляжу. Иду, как в тумане, Палыч, как в тумане! А она же – зябко! Не май месяц! Они похохатывають и я с ними хохочу. Иду, иду, иду, иду и уж запыхалси, а зябко! Ты понимаешь? А потом вдруг думаю – а чего они такие высокие? Друзья-товарищи мои? Я жа на голову выше их, друзей моих и товарищей этих! Пытаюсь башку свою задрать, чтоб в глаза их поглидеть, а она меня не слухается. Башка! Прям вот так упирается в землю! Дальше – больше. Земля-то подмёрзла, иду и слышу, как мои сапоги шаркають, вслухываюсь дальше – слышу цокот копыт. Лошадиных копыт, Палыч! Гляжу, голова-то вниз клонится, гляжу, вижу сапоги свои, а сбоку сапог – копыта! И справа, и слева! И не лошадиные, – козлиные! Палыч! Копыта каких-то здоровых козлов! И про себя так отмечаю, не вслух, а про себя!

– Вот это козлики!

И вдруг громовой голос:

– Козлики, козлики! – и хохот. Да такой хохот, что у меня живот похолодел. Жуткий хохот – на все хутора!

Я голову тут задираю, а мои товарищи на копытах – под четыре-пять метров роста!

– Да ты чего?!

– Вот тебе крест! – крестится Иван. – Тут как раз в один момент про крест я и вспомнил, бабушку свою, Марусю, вспомнил, как мы с ней в Нижнюю Речку в церковь до революции ходили, когда я ещё маленьким был. Вспомнил, да как изо всех сил рванулся, да заорал:

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – И веришь или нет, но креститься стал! Палыч! А сам и забыл, когда в последний раз лоб перекрещивал. Вот ведь! Когда припёрло, так враз вспомнил! Не этапы все свои, а Бога вспомнил! Ну, тут такой вихрь поднялси! Хохот до небес, вихорь, и меня энта сила нечистая оторвала от земли и швырнула на куст терновый. Хорошо, Палыч, хорошо на тёрин попал! Вишь, вон, – на лицо, своё показывает, – только харю и ободрал, а так бы разбилси! Что ты! Там такая силища! Жутко, Палыч, жутко! Всякого повидал, но такое?! В кустах лежу и маракую: так энти друзья-товарищи, какие меня вели, они жа покойники! Давно откинулись!

– Как?! – пытаю я Ивана, а сам по углам тоже начинаю глидеть. Но он жа, Иван, по-блатному стал говорить и половину слов я его не разобрал.

– А вот так! Померли давно. А товарищи энти – лихие были!

– Да это, небось, те товарищи, с какими он в войну быка украл и первый срок за быка того и получил, – рассуждает мать.

– Не знаю, Нина, не знаю. Он мне про них – ни слова. «Товарищи», мол, и всё!

– Ну, – дальше Иван говорит, – я вскочил, а сам не пойму, иде я оказалси? Смотрел, смотрел – талы манинские! Под Манины они меня довели! Это же – чёрти куда! К хохлам в Воронежскую! Вот это да-а, думаю, выпил с товарищами! И бегом, бегом до двора своего! Спотыкаюся, а ору изо-всей мочи: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

– Вот, Паша, какая история, про нечистую!

– Революционеры?!

– Револьцанеры! Ага-ага! И после того, не знаю сколько времени прошло, да, месяц? Меньше? Нина?

– Месяца полтора, – уточнила мать. – Снег выпал уж. И хороший снег. И по первому снегу он и повесилси. В конюшне! Ты помнишь энту историю?

– Конечно, помню! Я уж в школу ходил, – вспоминаю я.

– Да, так, так – согласился отец. – По первому снегу. Товарищи за собой потянули. Лихие. А-а, а ты говоришь!

История про Ивана Коваля, как бы это умно сказать, –совсем другой жанр. И он требует иного подхода, иной интонации, много строчек, много героев, так что про него, если выпадет время, в другой раз. Григорий Перетрухин – Горбач рвётся на страницы! Прямо-таки стучится, мол, давай, выпускай! Ну, что же, терпеливый ты мой, вновь предоставим слово Иосифу Павловичу, свидетелю ТЕХ событий.

– Но с Гришкой, Паша, всё пошло по-другому! – отец скрипнул своей табуреткой, удобнее устраиваясь. – Когда он с нечистой силой связался, знаешь, какой стал?! Но он же сам продался нечистой! Понимаешь?! Перетрухин! Но это уж в революцию было! Все взрослые казаки на разных фронтах воюют, а Перетрухин всем женщинам в округе предсказываить: кто, где погиб или кто, где находится. Колдун! Ну! И себя уж так он возомнил, так возомнил! Прям до небес поднялси! А силушку колдовскую он уже и потерял. Понимаешь? Энти жа черти-револьцанеры, они жа папортник-цветочек взяли! С чиричками! Взяли, и силушка его колдовская стала и подводить. Видать, он сам это чуял, но хорохорилси!