Иосиф

Бабы наши и замерли – человек тронулси умом. Чаво ты ему скажешь?! И вот, говорять, он, Ляксаша, зашел в хату, и тут прям скоро оттуда такой крик раздалси! И все решили, дитё-Анютка орала. Да так орала! Страх! Потом что-то там звякнуло, брякнуло, грохнулось, и из хаты выскочила сама Катерина. Говорять, она и платю не снимала, в каком коз пасла, в каком родила, в рваном. В рваном и вышла, да как заорала на баб:

– Вы чё тут, старые, собрались? Рты поразинули! Делать вам нечего?

– Ах ты, сопля зелёная! – бабы ей в ответ.

– Что же ты со своим ребёнком сотворила?

– С кровиночкой со сваёй?

– А вам какое дело?! Что сотворила, то и сотворила!

– Ах ты, паскуда!

– Звери так не делають!

– Корова твоя добрее тебя выходить! – Бенца кричить. – Гляди, – говорить, – как она, Роза, переживаить! Она жа и нашла тваво дитя. Ты знаешь об этом?! У ней слёзы, у коровы вашей, тякли! У коровы – слёзы!

– Убить её мало! – кричат из толпы.

– Н-на! Сволочь! – кто-то-то палку в неё и швырнул. Ну и энта палка вышла, как спичка в порох. Плетень-то у Ляксашки хилый и худой. Бабы вот так вот вперёд тронулись, прясло и упало. Катерина поняла, что тут смерть её виднеется, заорала да обратно в хату. Хату – на цапок изнутри. А бабы-то в хату сперва не полезли, а в окна! Как стали оболонки бить!

– Выходи, подлюка! – кричать. – Убьём!!!

– Такая и разэткая!..

Вот тут и Фоломеев вовремя подкатил. Увидал всё это, а мать яво, Зинка, тут жа, среди баб, с палкой. Лыжной палкой. Борис-то спортом занималси, лыжами, а Зинка, кубыть, палкой этой лыжной в оболонку, в оболонку содить!

– Да вы что? – только шлём снял и с мотоцикла орёть Борис. – С ума посходили? Чего к деду Ляксашке лезете? Чего, – дескать, – он вам плохого сотворил? Мать, ты куда палкой тыкаешь?! – кричить. Дескать, – в тюрьму захотела? Всех посажу! Но он их так стращщаить, чтоб остановить! Родную матрю он жа не посодить! Да…

И смех, и грех!

Он жа пока не знает, ЧТО произошло.

Как рассказывають, если бы не он, они бы, бабы, Катерину прибили. В хату, сказывають, уже полезли, цапок сбили! Пока Фоломеев люльку отстегнул, пока шлем туда положил, пока тоси и боси, они уж Катьку энту за волосы схватили, поволокли на улицу. Да-а! Что вы? Дело было сурьёзное! Бабка Шурка с цапальником, говорять, в первых рядах заправляла!

И вышло так, что Борис Катерину спас от самосуда. –Прибили бы?!

– Трудно сказать, Вова! За такое дело в старину разорвали бы! А нынче, видишь, что твориться? Может быть, не прибили, но покалечили бы! В милицию он её, Борис, в Нехаево и отвёз. И, дескать, сама Катерина в милицию и попросилась, бабьего гнева напужалась. Там она, говорять, всё, как было, рассказала. Как рожала, как сама пуповину перегрызла, как ребёнка сама же завернула и под камень положила. Её вроде спросили, а зачем, дескать, ты это сделала? Дура? А она:

– А на зло Райкину! Дескать, он её в Воронеж обещал увезти, а обманул. Они жа сами воронежские. Райкины! А в Воронеж тоже откуда-то прикатили. В общем, перекати-поле!

– Сидит Катерина? – спрашивает брат.

– Да ты знаешь, Володя, она сама оттуда уходить не хочет!

– Как?!

– Так я жа табе и говорю, на Маркины боится возвращаться. Боится, как бы её там не прибили. Но её-то отпустили. Она же несовершеннолетняя. Отпустили, и она там у каких-то дальних родственников ждёт суда!

– А Аркашка, Аркашка? – негодовал я. – Он-то появился или как?

– Аркашка, говорять, ещё раз проскакал, пока всё это ещё у Ляксашки во дворе происходило, проскакал. Но он ехал уже не по Маркиным, а сверху по горе. И как проскакал, так и пропал вообще. С лошадью. Ускакал. Вот уж неделю скачет куда-то. Всадник без головы! Видал такое кино, Пашка? Тот действительно скакал без головы, а Аркашка?.. Да! И ни слуху от него, и ни духу! И где он? Чаво он?

– Трус! Но его же судить надо! – взволнованно воскликнул брат.

– А за что судить? Если бы он её силком взял и она сразу заявила бы об этом, то – да! Его бы упекли за решетку. А тут?

– Но вот я его не помню, не помню! Паш, какой он?! Я не помню его внешне! – всё больше и больше распалялся брат. – Какой трус! Разве так можно?

– Да, Вова. Вот такая история произошла в нашем хуторе. Как говорять умные люди – из ряда… – дядя Сергей сделал паузу, видно, вспоминал, из какого ряда. – Из ряда ВООБЩЕ выходящая. Из ряда вообще выходящая! –повторил, взмахнув рукой, утвердился. – Правильно, Пашка?

– Правильно! – мне даже понравилось это определение.

– Там как-то не так, но ты, Пашка, сам не знаешь, – дядя Сергей разжаловал меня и опять посмотрел, как на рядового бездарного артиста.

– Да знаю я! – возмутился я. – Из ряда ВОН выходящая! – заорал…

– А-а, да-да! ВОН! Но неважно!.. Вот так! Ага – ВОН, ВОН! – дядя Сергей одарил меня скупой улыбкой, мол, походи ещё в заслуженных, громко вздохнул. – История эта ещё, как говорится, не закончилась. Судить-то её ещё будут. И как, что? Всё впереди…

А иде твой поплавок из веника?

– Что?! – поплавок мой из веника зря никогда не нырял, и я резво вскочил.