Иосиф

– Правильно, по бабушке Варваре вашей Григорьевне! Ага, заехал! Я стол накрыла. Сидять они, два брата двоюродных, выпивають, разговаривають, всё «чин-чинарем», как мой Палыч говорить. Толькя я смотрю, чинари у них какие-то не те! Ну радости в глазах нету родственной. Она жа особенная радость, родственная! Двоюродные всё ж! Правильно? И Палыч мой сидить, чавой-то не пойметь, как присматривается, дескать, и идей-то я тебя, подлеца, раньше видал? И Илюшка! Он жа сначала был с радости, а тут, смотрит: брат-то его, как мышь на крупу на него! Ага! Ну, посидели они, посидели, покалякали ни о чем. А я табе, Паша, признаюсь, отцу не говорила, а табе признаюсь: мне тогда прям смешно стало! Вижу, отец наш никак не могёть сообразить, что перед ним родственник. Брат! Ну, думаю, смолчу. Не полезу. Как я смолчала, самому уму непонятно! Посидели-посидели, Илюшка даже песню отцовскую любимую запел. «Как под грушенкой». А Палыч на него так посмотрел, дескать, ты че мне в серцу лезишь? Разлюбимую песню мою распеваешь за моим жа столом?! Песня не вышла и Илюшка укатил. Отец даже провожать его не пошел. А я-то за ворота его, к машине вышла. Илья мне и говорить:

– Я, Димитриевна, брата не понял. Он чего на меня надулси? «Под грушенкой» даже не подтянул!

А я ему по-простецки:

– Илья, не обижайси! Он тебя не признал. Пойдем назад. Я ему щас память восстановлю!

– Не-не, – Илья замахал. – Мне пора. Я ещё как-нибудь заеду. Для восстановления памяти… Ха-ха!

Ага. Проводила, в хату захожу, а уже киплю вся! А Палыч тут по привычке опять за своим тапочком сидить. Спрашиваить:

– Димитриевна! А хто это был?

А у меня прям как шлея под хвост:

– Дед Пихто! – ору ему. – Брат твой был!

– Какой брат? – остолбенел мой Палыч.

– У тебя их много братьев осталось?! – А они жа у него, отца нашего, братья все попомерли! – Двоюродный! – кричу ему. – Илюшка!

– Илюшка? Да ты чё, Нина?! Илюшка?! Да Илюшка, он последний, какой осталси в живых и единственный мой брат. Илюшка!

– Вот он к табе и заехал в гости, последний и единственный. Проведал братца, называется! Щас едить, небось, и думаить: вот зае-ехал, к братцу, вот протве-дал двоюродного!

– Да ты, Нина, потяшаисси надо мной! Я чё, Илюшку не знаю?! Двоюродного брата сваво не знаю? Илюшку?! Да я больше тебя знаю его, Илюшку! – отец твой аж тапочек, Паша, швырнул. Разошелси, руками размахал. – У тебя с глазами чёй-то не то, Нина! Это хтой-то другой был! Илюшку?! Да как ты так могёшь? Я не знаю Илюшку?! Да ты в своём уме?!

– А ты? В своём?! «Под грушенкой» не подтянул! Братец называется!

– Под грушенкой?! – он аж за ворота зачикилял, Илюшку хотел ещё раз повстречать. Видать, и сам понял, что точно был Илюшка. Выйдет за ворота, посмотрит в ТУ сторону, за топольки, куда машина ушла, будто она назад щас сдаст, остановится, и ещё раз выйдет из неё брат Илюшка, и запоёть «Как под грушей, грушей, под зелёной грушей»! – вдохновенно процитировала мама первую строчку песни. – Сильно мой Палыч расстроилси! К вечеру прям заболел. Ходил, руками махал, а потом прилег. Ляжить и выговаривает мне:

– Илюшку? Ды как жа я его не знаю?! Брата Илюшку?! Я уж туда, в Нехаево, передавала, чтоб Илья ещё раз приехал. Отцу-то, хромому и старому – чижало. А Илья, он помоложе! Так приезжал, Паша! Илюшка…Ишшо раз. Вот прям надысь был! Перед моим отъездом к вам. Тут уж они – о-о, посидели, и он заночевал у нас! И два раза «Как под грушенкой» играли!

– Мам, про Катерину… – напоминаю я.

– Вот табе и про Катерину! Катерину… Никто не ожидал, что ей столько много дадуть! Восемь лет, Паша! Восемь лет! Знаешь, как расшумелись после приговора?!

– Да вы что?! – дескать.

– Попугали трошки, да отпустите! – кричим.

А у Шурки Карасёвой, ты её помнишь, Паша?

– Помню-помню, мам!

– Ага! И вот у ней – сродственница Наталья Бабкина!

Тут уж жена Светлана оживилась, деликатно хохотнула.

– Да! Света и тут – сродственница! Паша!.. А как жа?! Ты её должон знать! Наталью Бабкину. Её ещё со школы начали дражнить – грамотучая, грамотучая…

– Бабкину грамотучую я не знаю!

– Что значит – Грамотучая? – спрашивает жена. – Громкая, что ли?

– Да нет, Света, хотя она и нетихая, дюже грамотная была! Досужая и грамотная! И настырная! Тут всё в кучу! Разве ты, Паша, Бабкину Грамотучую ты не знаешь?! Вот ты! А думала, что ты с ней училси в одном классе, в Нижней Речке? А с кем жа она училась в одном классе, с Володей? Она такая крупная была, училась на одни пятерки! Знаешь, где они жили, Бабкины? Я табе сейчас расскажу…

– Не надо мне, мама, про Бабкину! Настырную и грамотучую! – решительно протестую я. – Дорасскажи лучше, чем ВСЯ история с Катькой этой закончилась!

– Как жа я табе её дорасскажу, когда ты не знаешь про Наташку Грамотучую?! – решительнее, нежели я, воспротивилась мать и стала объяснять мне про Бабкину, какая приходится родственницей бабке Шурке Карасёвой. Грамотучую я вспомнил, она старше была меня, и училась, действительно, с Володей. А в материнских объяснениях оказалось, что и бабке Шурке мы родственники, правда, далёкие!