Иосиф

– И мне трошки жалковато, – вздохнул отец. – Мать?!

– Но и в доме оставлять яво опасно! Раз он от обезьяны у нас пошел, начнёть сигать тут по хате, – мать гнула свою линию – изолировать меня! И мне стало больно, и я заплакал, вместе со мной зашмыгали носами брат с сестрой. Тогда отец смягчился.

– «Капитолина Яковлевна». Ты, Паша, не всех слухай! У тебя жа есть отец и матерь, а то, действительно, отгородить тебя придется, катушок придется табе сделать. «Капитолина Яковлевна».

– Но она же учительница! – не понимал я. – Она же сказала: «Откройте своим родителям и бабушкам глаза! Что люди все произошли от обезьян, и что даже сейчас встречаются люди хвостатые», – меня несло куда-то, и я не мог остановиться. В ту минуту мне показалось, что меня точно определят к корове или к кроликам! Мама вон как смотрит, как на чужого.

– Ну-ка, ну-ка! – отец поднял руку и я замолчал.

– Учёный ты наш! Капитолина твоя Яковлевна, можа, от обезьяны и произошла. Можа, отец у ней был… макак. Можа, у ней самой хвост есть, но твои родители, Паша? Э-э, не-е! Ты головой сваёй думай, а не чем попала! И что б я больше это не слыхал! Макак…

В общем, в тот злосчастный день мои мысли, как говорят, встали враскорячку! Я не знал, кому верить, но всё же в значительно большей степени был на стороне отца и матери. Перспектива жить в катушке или у кроликов меня никак не устраивала.

В Нижней Речке учились четыре года, а в Верхней Речке находилась школа-восьмилетка. Наша учительница была хоть и местной, хуторянкой, но являлась атеисткой и любила вдохновенно рассказывать о революции, о её героях, но хуторской мир ещё держался на старинке, и таких, как Капитолина Яковлевна, было мало в хуторе.

В Лобачах и в Авраамовском престольный праздник выпадал на Архангела Михаила, а в Нижней Речке и Верхней Речке – на Рождество Пресвятой Богородицы, 21 сентября. Поскольку все хутора были переплетены родством, то Нижняя и Верхняя Речки ездили на престол в Лобачи и Авраамовские, а те 21 сентября разъезжались по РЕЧКАМ, и это несмотря на строгое предупреждения колхозного партийного руководства. Так вышло и в этот раз. В Лобачах – престольный день, а у мамы нашей все родственники ТАМ. Отец договорился на мельнице, чтоб подменили его на сутки. Изыскал он где-то лошадку – главный транспорт в то время был гужевой-то, посадил в бричку всех, кроме меня, и все, кроме меня, двинулись на праздник. Меня оставили с соседями и ещё наказали строго-настрого:

– Ты, Паша, смотри, не подведи нас, – наставляла мать. –Про Таню спросють, скажи – приболела трошки, а сам иди. Ступай и учись хорошо. Про макак, Паша, забудь. Ты жа – человек! – мама вновь улыбнулась своей материнской улыбкой и погладила меня.

– Мы жа тебя за главного оставляем! – серьёзно добавил отец.

Сестра Татьяна тогда училась во втором классе, а я в четвёртом. Меня и всё хозяйство наше оставили на соседа деда Данилу. Ночью выпал снег, а рано утром за мной зашел дружок Витька Атаман, внук деда Данилы. Вообще, фамилия у него была Полухин, это мама наша прозвала Витьку Атаманом. Характер у него был такой – неуправляемый и крутой. Атаманом он и остался на всю жизнь: про Полухина не ведали, а Атамана все знали. Витька был старше меня и уже учился в Верхней Речке, и путь его до школы был в два раза длиннее моего. Шли мы медленно, плелись. Снега выпало много, и он ещё падал редкий, крупный. Я рассказал Атаману про вчерашнюю свою оплошность, про хвостастых предков, и он неожиданно подхватил эту мысль.

– А чё? Были бы у нас сейчас хвосты! Представляешь? Мы бы сейчас зацепились ими за ветки и на самые макушки тёрина прыгнули! Зря хвостов нету!

Как раз мы проходили мимо густого тернового ку-ста, облепленного синими ягодами, и, побросав в снег портфели, полезли на кусты. Тёрн был сладкий! Он ещё не замёрз, но слегка затвердел. Сок его рубинового цвета ещё больше придавал аппетит. Мы сидели на густых колючих ветках, слега раскачивались, лениво срывали ягоды, давили их в пальцах, лениво отправляли в рот, так же лениво ловили крупные снежинки, лизали, причмокивая холодную красоту и рассуждали.

– Представляешь, – говорил Атаман, – если бы я произошел от крокодила, я бы тут точно кое-кого съел.

– Кого? – поинтересовался я.

В это время по засыпанной снегом тропинке шла Галя Ильина в школу. Мы все жили в одном углу.

– Вы чего сидите на тёрине, как дураки? – спросила она.

– А вот сидим и всё, – ответил Атаман. – А табе чаво?

– Смотри, – официальным тоном предупредила меня Галя, – прогуляешь, исключат тебя из школы. Ты про Ленина забыл? Забыл?

– Вот тебя бы, Ильина, если бы я был крокодилом, я бы съел! – сказал Атаман.

– Да что ты?

– Вместе с портфелем!

– А не подавился бы? С портфелем съел бы он меня! У меня там чернильница!

– А чернильницу я бы выплюнул и всё!

– Гляди какой! Крокодил нашелси! Чернильницами он плюёть! Смотри, Пашка, – Галя показала мне кулак. – Доиграисси! Исключат и всё!

Мне стало тоскливо, и я стал спускаться на землю. Не хотелось отца и мать подводить.

– Ты куда? – Витька тоже стал спускаться.