Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Обилие составных рифм и стиховых переносов выглядит как «новаторство рассечения доселе нерассекаемых сочетаний»[365]. В чем причина подобного выбора Бродского? Представляется, что составные рифмы и анжамбманы здесь не просто решают техническую задачу рифменного разнообразия внутри сложной схемы рифмовки или эстетическую задачу создания новой стиховой интонации, отличной от интонации предшественников, но связаны непосредственно со значением.

Бродский — поэт, для которого иконичность поэтического языка, то есть мотивированность формальных элементов значением, очевидна, идет ли речь об артикуляционных особенностях произношения звуков («…на площадях, как „прощай“, широких, / в улицах узких, как звук „люблю“»), морфологической структуре слова («Глаголы в длинной очереди к „л“») или синтаксической структуре предложения («За вчерашним днем стоит неподвижно завтра, / как сказуемое за подлежащим»). А в «Декабре во Флоренции» рассечение нерассекаемого, разрыв синтаксических связей между служебными и знаменательными словами подчеркивает тему изгнания, оторванности от родного города, родного языка, невозможности возвращения.

Обозначив в первой строфе тему Данте на формальном и смысловом уровне, Бродский во второй строфе добавляет еще одно измерение, вводя отсылку к стихотворению «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…» Мандельштама: «Глаз, мигая, заглатывает, погружаясь в сырые / сумерки, как таблетки от памяти, фонари…» (напомню, у Мандельштама: «Ты вернулся сюда — так глотай же скорей / Рыбий жир ленинградских речных фонарей…»).

Мандельштамовские подтексты в «Декабре во Флоренции» подробно разбирает Бетеа, который отмечает и совпадение месяца (в том же стихотворении: «…Узнавай же скорее декабрьский денек, / Где к зловещему дегтю примешан желток»), и образ щегла в шестой строфе: «Образованный русский читатель может узнать в щегле дух Мандельштама»[366].

При этом дантовские реминисценции не исчезают. Анаит Татевосян, которая попыталась связать строфы «Декабря во Флоренции» с кругами Дантова «Ада», считает начало второй строфы: «Глаз, мигая, заглатывает, погружаясь в сырые / сумерки…» — отсылкой к спуску Вергилия и Данте во второй круг Ада, «где свет немотствует всегда» (Ад, V, 28), говоря о возникающем в строфе «ощущении нисхождения»[367].

Есть еще одна особенность второй строфы, связывающая одновременно Данте и Мандельштама и вводящая важную для стихотворения тему взгляда. В «Разговоре о Данте», характеризуя образы «Комедии», Мандельштам пишет: «Дант, когда ему нужно, называет веки „глазными губами“. Это когда на ресницах виснут ледяные кристаллы мерзлых слез и образуют кору, мешающую плакать. <…> Итак, страдание скрещивает органы чувств, создает гибриды, приводит к губастому глазу»[368]. Губастый глаз, способный заглатывать таблетки фонарей, становится парафразом выражений хищный взгляд или пожирать глазами.

Стихотворение оказывается не просто пересечением цитат, а пересечением взглядов, что подчеркивается, когда в третьей строфе возникает фраза «…под несытыми взглядами молодых торговок…», пришедшая из стихотворения Ахматовой «Настоящую нежность не спутаешь…» («Как я знаю эти упорные / Несытые взгляды твои!»). Это «ахматовское выражение, перекочевавшее из области вожделения в сферу меркантилизма»[369], отсылает не столько к содержанию стихотворения Ахматовой, сколько к мотиву взгляда в ее поэзии, здесь важно само это слово, ключевое и для «Данте», и для «Лотовой жены».

В этой строфе Бродский, совмещая взгляды Ахматовой и Данте, также усиливает сопоставление двух эпох — тогда (Флоренция Данте) и теперь (Флоренция XX века). На Старом мосту торгуют «бранзулеткой» — слово, пришедшее из финала «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, где румынский пограничник бросается на Бендера, обвешанного драгоценностями, с криком «бранзулетка, бранзулетка», смотрится странно в этом контексте, но выполняет свою важную функцию — за счет подобных маркеров советская реальность и реальность Флоренции продолжают смешиваться. То же относится и к слову «бюстует».

Людмила Штерн, знакомая Бродского и автор мемуаров о нем, вспоминает о том, как автор «Декабря во Флоренции» читал ей стихотворение по телефону. «„Замечательные стихи, Ося, — сказала я редакторским голосом, — кроме строчек:

На Старом мосту — теперь его починили, —
где бюстует на фоне синих холмов Челлини.