Ирано-таджикская поэзия

Жил в Исфагане войска повелитель,
Мой друг — отважный, дерзостный воитель.

Всю жизнь он воевать был принужден,

Был город им и округ защищен.

С утра, разбужен шумом, ратным гулом,

Его в седле я видел с полным тулом.

Он львов отважным видом устрашал,

Быков рукой железной поражал.

Когда стрелу во вражий строй пускал он,

Без промаха противника сражал он.

Так лепесток колючка не пронзит,

Как он пронзал стрелой железный щит.

Когда копье бросал он в схватке ратной,

Он пригвождал к челу шелом булатный.

Как воробьев, он истреблял мужей, —

Так саранчу хватает муравей.

Коль он на Фаридуна налетел бы,

Тот обнажить оружье не успел бы.

С его дороги пардус убегал,

Он пасти львов свирепых раздирал.

Схватив за пояс вражьих войск опору,

Богатыря он подымал на гору.

Он настигал врага быстрей орла

И разрубал секирой до седла.

Но в мире был он добрым и беззлобным,

Нет вести ни о ком ему подобном.

Он с мудрыми учеными дружил

В те дни, как лучший друг он мне служил.

Но вот беда на Исфаган напала,

Судьба меня в иной предел угнала.

В Ирак ушел я, переехал в Шам,

И прижился я, и остался там.

Я жил в стране, где помнили о боге

В заботах, и надежде, и тревоге.

Довольство там царило и покой.

Но потянуло вдруг меня домой.

Пути судьбы затаены во мраке…

И снова очутился я в Ираке.

В бессоннице я там обрел досуг.

Мне вспомнился мой исфаганский друг.

Открылась память дружбы, словно рана:

Ведь с одного с ним ел я дастархана.

Чтоб повидать его, я в Исфаган

Пошел, найдя попутный караван.

И, друга увидав, я ужаснулся:

Его могучий стан в дугу согнулся.

На темени — седины, словно снег;

Стал хилым старцем сильный человек.

Его настигло небо, придавило,

Могучей длани силу сокрушило.

Поток времен гордыню преломил;

Главу к коленям горестно склонил.

Спросил я: «Друг мой, что с тобою стало?

Лев превратился в старого шакала».

Он усмехнулся: «Лучший божий дар

Я растерял в боях против татар.

Я, как густой камыш, увидел копья,

Как пламя — стягов боевых охлопья.

Затмила туча пыли белый свет.

И понял я: мне счастья больше нет.

Мое копье без промаху летало,

Со вражеской руки кольцо сбивало.

Но окружил меня степняк кольцом,

Звезда погасла над моим челом.

Бежал я, видя — сгинула надежда,

С судьбой сражаться выйдет лишь невежда.

Ведь не помогут щит и шлем, когда

Погаснет счастья светлая звезда.

Когда ты ключ победы потеряешь,

Руками дверь победы не взломаешь.

На воинах моих была броня

От шлема мужа до копыт коня.

Как только рать туранская вспылила,

Вся поднялась на битву наша сила.

Мы молнии мечей, — сказать могу, —

Обрушили на войско Хулагу.

Так сшиблись мы, — сказать хотелось мне бы, —

Как будто грянулось об землю небо.

А стрелы! Как от молний грозовых,

Нигде спасенья не было от них.

Арканы вражьи змеями взлетали,

Сильнейших, как драконы, настигали.

Казалась небом степь под синей мглой,

Во мгле мерцал, как звезды, ратный строй.

Мы скоро в свалке той коней лишились

И, пешие, щитом к щиту сразились.

Но счастье перестало нам светить,

И наконец решил я отступить.

Что сделать сильная десница может,

Коль ей десница божья не поможет?

Не дрогнули мы, не изнемогли —

Над нами звезды бедствия взошли.

Никто из боя не ушел без раны,

В крови кольчуги были и кафтаны.

Как зерна, — прежде в колосе одном, —

В тумане мы рассыпались степном.

Рассыпались бесславно те, а эти,

Как стая рыб, к врагу попали в сети.

Хоть наши стрелы сталь пробить могли,

Ущерба степнякам не нанесли.

Когда судьбы твоей враждебно око,

Что щит стальной перед стрелою рока?

Что воля перед волею судьбы,

О вы, предначертания рабы.