Ирано-таджикская поэзия

Когда б на площади Шираза ты кисею с лица сняла,
То сотни истых правоверных ты сразу бы во грех ввела.

Тогда б у тысяч, что решились взглянуть на образ твой прекрасный,

У них у всех сердца, и разум, и волю б ты отобрала.

Пред войском чар твоих я сердце открыл, как ворота градские,

Чтоб ты мой город разрушенью и грабежу не предала.

Я в кольцах кос твоих блестящих запутался стопами сердца,

Зачем же ты, блестя кудрями, лучом лица меня сожгла?

Склонись, послушай вкратце повесть моих скорбей, моих страданий!

Ведь роза, освежась росою, стенанью жаждущих вняла.

Но ветер, погасив светильник, вдаль беспечально улетает.

Печаль светильни догоревшей луна едва ль бы поняла.

Пусть отдан я на поруганье, но я тебя благословляю,

О, только б речь сахарноустой потоком сладостным текла.

Насмешница, задира злая, где ныне смех твой раздается?

Ты там — на берегу зеленом. Меня пучина унесла.

Я пленник племени печалей, но я не заслужил упреков.

Я ждал — ты мне протянешь руку, ведь ты бы мне помочь могла.

При виде красоты подруги, поверь, терпенье невозможно.

Но я терплю, как терпит рыба, что на песке изнемогла.

Ты, Саади, на воздержанье вновь притязаешь? Но припомни.

Как притязателей подобных во все века толпа лгала!

* * *

До рассвета на веки мои не слетает сон.
О, пойми, о, услышь, — ты, чей временем взгляд усыплен.

Толпы жаждущих умерли там, в пустынных песках,

Хоть из Хиллы Куфийской поток в пески устремлен.

Ты — с натянутым луком, обетам ты неверна,

Разве это клятва асхабов, чье слово — закон?

Без тебя мое тело колючки пустыни язвят,

Хоть лежу я на беличьих шкурах, в шелка облачен.

Как к михрабу глаза правоверных обращены,

Так мой взгляд на тебя обращен, лишь в тебя я влюблен.

Сам по собственной воле жертвою страсти я стал.

Стариком в этой школе подростков попал я в полон.

Смертным ядом, из розовой чаши ладоней твоих,

Я, как сладким гулабом, как чистым вином, упоен.

Я — безумец. Близ кельи красавиц кружусь я всю ночь.

Мне привратник с мечом и копьем его жалким смешон.

Нет, никто и ничто Саади не властно убить,

Но разлукой с любимой высокий дух сокрушен.

* * *