Ирано-таджикская поэзия

Не беги, не пренебрегай, луноликая, мной!
Кто убил без вины — отягчил свою душу виной.

Ты вчера мне явилась во сне, ты любила меня,

Этот сон мне дороже и выше всей яви земной.

Мои веки в слезах, а душа пылает огнем,

В чистых водах — во сне я, а днем — в беде огневой.

Слыша стук у дверей моих, думаю: это она.

Так мираж умирающих манит обманной водой.

Для стрелы твоей цель хороша — дервиша душа.

Кровь его на ногтях твоих рдеет багряною хной.

Твоя речь, как река, в беспредельность уносит сердца,

Что же соль ты на раны мне сыплешь беспечной рукой?

Ты прекрасна, и роскошь одежды лишь портит тебя,

Кисея на лице, словно туча над ясной луной.

Эту за ухом нежную впадинку ты позабудь,

Ты приникни к поле, пропитай ее красной росой.

Да, тюрчанка соблазна полна со свечою в руке,

В сладком уединенье с тобой, с головою хмельной,

Ты бы вешнего солнца затмила сиянье и блеск,

Если б солнечный лик не скрывала густой кисеей.

Саади, если хочешь, как чанг, быть в объятьях ее, —

Претерпи эту боль, чтобы струн своих выверить строй.

* * *

О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон уходит.
Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит.

Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье.

И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стон уходит.

Я о строптивой все помнить буду, покуда буду владеть я речью.

Хоть слово — вестник ее неверный, едва придет он и вон уходит.

Приди, — и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить я стану.

Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон, уходит.

О том, как души бросают смертных, об этом люди толкуют разно.

Я ж видел душу свою воочью: она — о, горький урон! — уходит.

Не должен стоном стонать Саади, — но все ж неверной кричу я: «Злая!»

Найду ль терпенье! Ведь из рассудка благоразумья канон уходит!

* * *