А нас ведут в другую палатку — смотреть, как пекут хлеб. Места вокруг очага практически нет, дымоходом служит дверь. Тут-то и понимаешь истинный смысл выражения «дым ел глаза». Мои он съел довольно быстро, но в полутьме все равно ничего не разглядишь.
А когда на улице валит снег, сидеть у огня особенно приятно. Старшая дочь месит тесто в огромном тазу, мать перечисляет нехитрые ингредиенты, а Бехи переводит. Рядом пристроилась моя маленькая поклонница — следит за каждым нашим движением. Из всей семьи у нее одной был шанс попасть в настоящую школу, хотя сестры с грехом пополам также выучились читать и писать. Но чтобы продолжить учиться после четырех классов, ей надо будет поселиться в Ширазе — а это очень сложно: негде и не у кого. И вообще — должен же кто-то помогать семье перегонять овец с места на место.
Кашкаи — странная смесь детской наивности и такого жизненного опыта, который нам и не снился. В этих пустынных холмах любой европеец загнулся бы за месяц, если не за неделю. А наши друзья говорят: да, жизнь тяжелая, но ничего, бывало и хуже.
К Бехрузу пристают с расспросами: мол, откуда ты? Из Шираза? Услышав слово «Тегеран», делают круглые глаза. Из самого Тегерана — это же ужасно далеко, в каком-то совсем незнакомом крае! Меня с Пашкой записали почти в инопланетяне. А заодно назначили нас братом и сестрой, что мы и подтвердили — неприлично было говорить маме, что я так оживленно болтаю с парнем, который мне даже не близкий родственник. Говорим, что мы из России, и мама морщит лоб: где это, Россия?
— Ну, шурави, — пытается помочь Муртаза. «Шурави» значит «советский».
Лицо мамы светлеет:
— Ах да, это там, на севере…
И в самом деле, какое для кашкаев имеет значение, что СССР нет на карте уже несколько десятков лет?
Тесто готово — старшая дочь раскручивает один из сотни комочков в огромный плоский блин (куда там итальянским поварам с их пиццами!) и бросает его на перевернутый таз, уже лежащий на очаге. Жарится лаваш в считаные минуты. Я такого вкусного хлеба еще никогда не ела! Да и, наверное, никогда еще мне не предлагали хлеба, который добывали бы с таким трудом…
Бехруз тихонько толкает меня в бок, словно читая мои мысли:
— У тебя ничего с собой нет девочке подарить? Каких-нибудь украшений там?