Иррационариум. Толкование нереальности

Двое мальчишек-беспризорников в оранжевых куртках дурачатся в ярко-жёлтой листве. На их фоне – играют двое рыжих котят. И ни одного воробья. Мирослава придирчиво изучила экран фотоаппарата, сменила объектив, углубила резкость. Котята замерли, глядя с любопытством и словно дожидаясь продолжения фотоохоты. Мирослава сделала ещё серию снимков. Одним осталась довольна. Хотя, конечно, надо изучить все на экране компьютера. Но, скорее всего, что-то пойдёт на выставку. Если сегодня же отправить фото в печать, будет не поздно добавить его в экспозицию.

Надо же. Она приехала в городок чуть больше года назад, а уже – своя выставка.

Мирослава еле заметно улыбнулась воспоминанию.

– Вы, значит, фотограф? Хорошо. Нам как раз нужен фотограф. В нашем городе его нет, – Марат Петрович, директор Центра занятости и единственный его работник, посмотрел на неё тёмными глазами сквозь стёкла прямоугольных очков, дёрнул серебристой бородкой.

– Эм… Вообще-то я учитель младших классов… Собственно, в резюме написано.

– Отлично. Будете школьным фотографом. А в свободное время – фотографируйте, что вздумается.

– Но постойте. Почему вы решили…

– Разве вы не любите фотографировать?

– Люблю, но я же… – Мирослава осеклась.

Какого чёрта? Сколько раз она вздыхала: ах, если бы можно было заниматься любимым делом, а не впахивать от звонка до звонка – в прямом смысле слова? Ах, мне бы свободу творчества! Ах, я развернулась… И вот – ей предлагают работу мечты, а она кочевряжится. Мирослава покосилась на серебристую бороду и выдохнула:

– Расскажите подробнее, что я должна буду делать?

Всё оказалось на удивление просто. В школе необходимо было фотографировать первые и последние звонки, а также всякие праздники, вроде Нового года и дня рождения директриссы. Остальное время – ходи, останавливай мгновения и продавай в местную газету.

Камеру ей выдали новую. Вернее, она обменяла свой старый фотоаппаратик-«полуавтомат» на новую, профессиональную зеркалку, со съемными объективами и кучей режимов в специальном магазине обмена. Да, здесь даже такой имеется.

Зарабатывать она стала – даже не верилось! – лучше, чем когда-либо в жизни. Хватало с головой и на жильё, и на еду, и на обновки с развлечениями. Хотя последнее ей особо и ни к чему сейчас.

Первые месяцы Мирослава не переставала недоумевать и ждать от судьбы подвоха. Ей – и повезло? У неё ведь всю дорогу – как разбитое окно в школе, так обязательно с участием ее учеников. Как вытянутый кошелёк в маршрутке – так обязательно из её сумочки да ещё и с «фондом класса». Как залитая соседями квартира – так обязательно на свежий ремонт. Здесь с соседями проблем не возникало. И вообще – ни с чем пока ещё не возникало.

Со временем, она привыкла, успокоилась. Отчего же, в конце концов, ей не может хоть раз повезти?

– Вы грустите, да? – младший беспризорник дёрнул её за ремень фотоаппарата.

– Я? – встрепенулась Мирослава. – Нет. Почему же?

– У вас улыбка грустная, – сказал старший. – У всех людей, почему-то, грустные улыбки.

– Не замечала. Есть хотите?

Дома Мирослава разогрела куриные ножки с острым рисом, сделала салат из помидор, базилика и лука. Она привыкла готовить на двоих. Даже, когда уже не жила с Игорем – всё равно готовила больше, чем могла съесть сама. Сейчас хоть появилось, кому скармливать лишнее.

Дети недовольно помыли руки и теперь сидели на табуретах, нахохлившись воробушками и, как всегда, с интересом рассматривая кухню.

– У нас когда-то была такая же люстра, – сказал младший, Антон.

– Не такая, – фыркнул старший, Серёжа. – У нас всё не такое было.

Мирослава поставила перед ними тарелки с едой. Включила чайник.

Братья жили в полузаброшенной трёхэтажке в соседнем квартале – в квартире на втором этаже. С их балкона открывался удручающий вид на пустырь, где ржавел заброшенный трамвай и валялись ещё какие-то железяки. Входили в своё жилище они через этот самый балкон, по деревянной лестнице-стремянке, торчавшей снаружи. Говорили, так удобней. И кормили мальчишек всем городком – их мать умерла около года назад. Примерно тогда же Мирослава потеряла Игоря. Второй раз.

Почему братьями не заинтересовались социальные службы, она не знала и выяснять не хотела. В конце концов, в их всеми забытый городок оные могли и не заглядывать. Фотографы же не заглядывали. До неё.

– У нас грязная люстра была, – глубокомысленно изрёк Антон и провёл пальцем по бело-салатовой полиэтиленовой скатерти. – И стол был грязный.

– Он и сейчас у нас грязный! – хохотнул Серёжа.

– Да. Но тогда по-другому грязно было.

Пару раз она осторожно заговаривала с мальчишками об их жизни – прошлой и настоящей. Они всякий раз отвечали, что сейчас всем довольны. Делают, что хотят. Идут, куда хотят. Еда всегда есть. Жаль только сосед – дядя Коля – исчез. Он всегда им прикольные штуки из дерева мастерил и чинил, чего надо в доме. И лестницу на балкон он соорудил. Тоскливо без него. Хотя, говорят, кто исчез – тем лучше. Братья очень хотели, чтобы доброму дяде было лучше.

– А с бабкой была бы тоска и мрак, – сказали. – Ну, с маминой мамой. Она злая. И грязная. Воняет.