Исчезание

Детская потеря была осознана и закреплена как трав­ма уже поздней. Допустимо предположить, что ее мол­чаливое переживание определило жизнь Перека у при­емных родителей в конце 1940-х — первой половине 1950-х гг., когда он дважды проходил курсы психоте­рапии, и приобрело форму воспоминания о «последней встрече-расставании» с матерью на Лионском вокзале в Париже, откуда поезд Красного Креста увез его в неоккупированную зону Франции. Датировка и подроб­ности сцены — первая ее запись относится к 1959 г. и в дальнейшем несколько раз варьируется — у Перека и в рассказах его старших родственников расходятся (Lejeune, 79 etc). Насильственная разлука и более по­здняя, не приносящая утешения попытка вспомнить сам этот переломный момент, чтобы хоть как-то восстано­вить, удержать мир до ключевого события, остановить время, соединились в бесконечно повторяющемся акте письма, обосновывая его форму и смысл, точнее — фор­му разворачивания этого смысла как бесконечного по­иска, неутолимого вопрошания.

Похожим был и первичный толчок к работе над уже упоминавшейся книгой «Места»: «Не хочу забывать, — записал для себя Перек. — Может быть, в этом узел всей книги: сохранить в неприкосновенности, повторять год за годом те же воспоминания, представлять себе те же лица, те же мельчайшие происшествия, вместить это все в единую, безумную память» (цит. по: Lejeune, 159).

Исходно этот замысел был еще конкретнее: он связы­вался с одним определенным местом — парижским ост­ровом Святого Людовика, где жила возлюбленная пи­сателя Женевьева Серро, с которой он тогда расстался («Вначале у всего моего замысла был единственный предлог — не забыть это единственное место», цит по: Lejeune, 160). Насколько допустимо судить о таких ве­щах со стороны, любовные разрывы вообще пережива­лись Переком крайне болезненно. Видимо, они так или иначе воспроизводили для него ту, давнюю утрату ма­тери и отмечали новый крах в постоянных поисках, по его словам, «сестринской (вернее, материнской) души, покровительницы, лона» (цит. по: Lejeune, 160). Это в очередной раз обостряло для писателя проблемы са­моидентификации, в том числе — заставляло вновь при­бегать к помощи психоаналитиков: в 1949 г. он прошел курс психотерапии у крупнейшего специалиста Фран­суазы Дольто, в 1956—1957 гг. — у Мишеля М'Юзана, в 1971—75 гг. — у Жана-Батиста Понтали. Говоря со всей необходимой осторожностью, кажется, можно проследить между душевными травмами, обращением к психотерапии и автобиографической активностью пи­сателя известную хронологическую связь. Впрочем, су­щественнее в данном случае то, как этот комплекс во­площается в особенностях перековского письма.

«Негативная автобиография»

«Классическая» автобиография как активное, развер­нутое пересоздание себя в форме припоминания и не­прерывного, последовательного рассказа о новом демиургическом самосотворении для Перека невозможны: его память, само его смыслопроизводящее устройство действует по-другому и ориентировано на другие зада­чи. Можно сказать, он запоминает, вернее сказать — выделяет, отмечает для себя именно то, что не поддает­ся линейному воспроизведению, что выпадает из нео­братимо уходящего времени, стоит как бы «поперек» его, этой своей отдельностью, неслитностью, особостью ставя автора и читателей перед вопросом о возмож­ном смысле происходящего / рассказываемого/записан­ного. Но ставя перед данным вопросом так, что искомый смысл, единственная и неудержимая значимость утрачен­ного никогда не находятся вне данной сцены, а всегда включены в ее изложение. Это не воспоминание-выужи­вание наиболее ценного a posteriori, из последующего времени, через непреодолимый и спасительный времен­ной интервал, а напоминание снова и снова о происхо­дящем здесь и сейчас забывании: что-то вроде заевшей пластинки, мучительной судороги заикания на самом важном месте высказывания. Питер Бейкер, с отсылкой к Деррида и традициям негативной теологии, говорит в данном случае о «негативной автобиографии», «автоби­ографии под знаком небытия, отсутствия, исчезновения»[30]. Характеристика интересная и перспективная. Тем важнее разобраться, как построена и как работает у Перека подобная «отрицательная» конструкция. Вы­делю в ней здесь лишь два элемента: радикальное из­менение связи писатель-читатель и синдроматические характеристики письма.