Русские пленные в Почкау! Это же совсем близко – на расстоянии каких-то пяти-шести километров! Мы с мамой и Симой сразу загорелись идеей – как-то увидеться с ними, или, если не удастся увидеться, так хотя бы передать им записку. Ведь вполне возможно, что среди тех двадцати пяти найдется кто-то знакомый. Возможно, что кто-то из них знает или что-либо слышал о наших близких… Конечно, я понимаю – чудес не бывает, но вдруг, вдруг… Так как же с ними связаться? Может быть, опять поможет Джонни?
– Я постараюсь, – просто сказал Джон. – Напишите записку… Попрошу содействия у своего вахмана. Главное, чтобы из тех трех немцев нашелся хоть один порядочный человек.
Я тут же написала и отдала Джону коротенькую записку, адресованную незнакомым русским военнопленным с просьбой откликнуться и сообщить, нет ли среди них ленинградцев или (вдруг повезет?) жителей довоенной Стрельны? Назвала себя, добавила, что училась во 2-й стрельнинской средней школе и была бы очень счастлива узнать о ком-либо из прежних друзей или знакомых.
Маме показалось этого недостаточно, и она, отобрав у Джона записку и слегка поворчав на меня за неконкретность, приписала своей рукой:
На улице по-прежнему, как и днем, висела плотная, ватная изморось, и мы – я с Юзефом и Джованни с Кончиттой, – пользуясь темнотой, проводили Джонни до железнодорожного переезда. Еще за столом выяснилось, что Джон неплохо говорит по-итальянски – обучался этому языку в школе, – и они трое довольно свободно болтали на тарабарском итальянском наречии. С болезненным уколом в сердце я заметила, как Кончитта не сводила при этом своих очаровательных бархатисто-черных глаз с Джона и как он по какому-то поводу дважды улыбнулся ей. Может быть, именно поэтому при расставании я на секунду (только на секунду!) слегка (совсем слегка!) сжала (ну, не сжала, а просто чуть тронула) пальцы Джона в своей ладони и с облегчением ощутила в ответ долгое пожатие собственной руки в его теплой ладони. Хорошо, что была непроглядная темень и никто не заметил, какая жаркая волна радости залила в эту минуту мое лицо.
Ну что же ты молчишь теперь, моя противоречивая ареВ? Что-то уже давно-давно я не слышу от тебя привычного, брюзгливого ворчанья. Или ты сейчас заодно со мной? Или стала такой же махровой эгоисткой, как и твоя вечная оппонентка?
26 сентября
Вторник
Недаром, ох недаром снились мне всю эту ночь рыбы, – по словам Симы, должна произойти какая-то «черная неприятность». И она уже есть. Вот что пишет сегодня «Новое слово»: «…В Голландии вчера уничтожены последние остатки отчаянно сопротивляющегося англо-американского, так называемого „Каролинского“, десанта. Взято в плен 6 тысяч человек, из них более тысячи раненых. Захвачено свыше тысячи планеров…»
Вот это действительно неприятность! Сразу и напрочь испортилось настроение. Как же союзники опять не рассчитали свои силы, опять прошляпили? А впрочем, возможно ли это?
Юзеф, бодрясь, говорит: «Це неможливо!» А Лешка с нескрываемой злобой в голосе, «окая» сильней, чем обычно, мстительно произносит: «Конечно, все может быть! Праздновали победу заранее. Они ведь народ такой – обрадовались первым успехам, пошли с девками по ресторанам кутить». Я же думаю: неправда это. Писаки из «Лживого слова» врут, как всегда… Просто опубликовали очередную фальшивку для поднятия вконец сломленного немецкого духа.
Второе неприятное сообщение касается Польши: «…В Варшаве восстание потерпело крах… Приняты меры к полному уничтожению повстанцев». Иными словами, крошат и душат несчастных польских патриотов, как только могут. Это которая же уже Винница или Катынь на счету гитлеровцев будет? Обрадовало только одно сообщение – о военных действиях на Восточном фронте: «…На Карпатах немецкие войска под давлением советских частей осуществляют планомерный отход на Запад». Молодцы наши ребята! Лишь они одни невозмутимо продолжают свое нелегкое дело.