Во дворе дома Клееманна царила предотъездовая суматоха. Стояли наготове две груженые конные повозки. Возбужденные лошади, коротко всхрапывая, мотали головами, дергали нетерпеливо поводья, нервно переступали, цокая подковами по бетонному покрытию, мощными косматыми ногами. В сумеречном свете я увидела стоявших в ожидании возле крыльца одетых по-дорожному – в пальто и в платках – Галю и новую служанку – польку Ядвигу. Галя держала в руках какой-то продолговатый сверток.
– Галя! – с упавшим сердцем окликнула я ее. Бросив сверток на крыльцо, Галя ринулась ко мне. Плача, мы обнялись.
– Что же происходит, Галька? Оказывается, и вы тоже… А я надеялась… Ты знаешь, Сима с Нинкой остались, правда, временно. Мы тоже хотели, но чертов Шмидт… Что делать, Галя? Спрятаться бы куда…
– Это невозможно… Клееманн сказал, что следом непременно пойдет федьджандармерия. Всех, кто скрывается, будут без разбора стрелять или вешать… Я так боюсь за Люську, как бы она не сбежала куда. – Галя громко всхлипнула. – Так все неожиданно произошло… Сейчас хозяева проверяют дом, через несколько минут мы тоже трогаемся.
Больше я уже ни о чем не думала, ни на что не надеялась – просто отрешенно, машинально шагала среди толпы без мыслей, без каких-либо желаний, даже без грусти.
Дорога по-прежнему была сплошь забита людьми и повозками. Время от времени в общий поток вливались новые беженцы из ближайших деревень и хуторов. Вся эта взбудораженная, нервная, снявшаяся с веками обжитых мест людская громада устремилась на запад. На Запад, – черт бы их побрал! – к цивилизованным, родственным по духу англо-американцам – подальше от «красных варваров» – русских.
Несколько раз вдоль колонны передавался по цепочке чей-то категоричный приказ: «Освободить дорогу! Очистить путь! Шнеллер!» Тогда повозки, телеги, коляски спешно сворачивали к обочине, люди, теснясь, расступались, движение временно приостанавливалось, а вдоль магистрали либо мчались навстречу потоку – на Восток, обдавая всех дымом и смрадом, пятнистые, черно-зеленые военные грузовики, набитые молоденькими, испуганными солдатами – по-видимому, новобранцами, либо тащилась в обратном направлении – на Запад – покалеченная техника.
И вот, уже ближе к вечеру, чудо все-таки произошло. Судьба расщедрилась, подарила мне нечаянную – скорей всего, последнюю радость. Снова раздался повелительный клич: «Очистить путь!.. Лось!..» – И по дороге мерными колоннами стали проходить пленные. Первыми шли наши, русские. Я стояла вблизи от магистрали, поэтому не могла не увидеть наших добрых знакомцев – друзей из «Петерсхофа» – Анатолия, Димку и Владимира. Кто-то из них тоже издалека заметил меня. Не обращая внимания на свирепую ругань вахманов, все трое, нарушив строй, торопливо подошли ко мне. Однако времени для разговора почти совсем не было. Только успели пожелать друг другу выбраться живыми из этого пекла да искренне погоревали о том, что так глупо приходится уходить от своих.
За русскими пленными шли французы. Белые виски под черным беретом мелькнули и исчезли среди серо-коричневых рядов. Роже не увидел меня, а я не окликнула его. К чему? Как говорят, долгие проводы – лишние слезы… Кроме того, мое внимание было целиком занято показавшейся из-за поворота дороги колонной англичан. Первыми шли пленные с Молкерая, за ними – из разных дальних и ближних хуторов – и, наконец, от Насса. Джона я увидела сразу. Он шел с непокрытой головой, запихнув пилотку в карман шинели. Ветер теребил непокорные кудри. Он смотрел прямо перед собой и, мне показалось, был глубоко чем-то опечален. Я окликнула его, когда он проходил мимо. Он быстро вскинул голову, в его синих глазах вспыхнула безудержная радость.
– Сегодня рано утром я был у вас – удалось ненадолго сбежать из лагеря, – но мне сказали, что ты, что вы все уже отправились вместе со Шмидтом, – быстро сказал он, обеими руками сжимая мою ладонь. – Дарлинг, прости. Я не смог ничего предпринять. Понаехали новые охранники – настоящие цепные псы. Мы всю ночь просидели под замком. Прости…
Со стороны удаляющейся колонны злобно орали охранники, один из них с автоматом в руках остановился посереди дороги, всем своим видом показывая нетерпение и досаду. Но Джон словно бы не видел и не слышал никого.
– Я разыщу тебя, – торопливо говорил он. – Мы непременно встретимся. Если останусь жив – я разыщу тебя, где бы ты ни была…
– Ищи меня в России. Только там… Джонни! – Я не могла не сказать ему то, что он ждал, что хотел бы услышать. – Джонни я отвечаю тебе на тот твой вопрос – да!.. Ты понимаешь меня, Джон? Да… Да… Да!..
Рывком он притянул меня к себе. С невыразимым чувством горечи и смятения мы молча обнялись с ним. В первый раз. А потом, не разжимая рук, в великом волнении и в печали прикоснулись друг к другу губами. В первый и в последний раз…