Исход

Повсюду ощущалось запустение приближающегося конца, не Ильзара даже, а всего строя, блистательной эпохи волшебства и отважных героев. На смену ей придёт время обычных людей с их мелкими страстишками: набить брюхо да развлечься повеселее. Неумолимое колесо истории сомнёт всех Сумеречников, как Вейаса этой ночью.

Его комната осталась такой же, как была при нём. Отец предлагал переделать её в детскую, но Лайсве отказалась, надеясь, что однажды брат вернётся и увидит, что его ждали. До её приезда спальня была заперта на замок, мебель покрылась толстым слоем пыли и паутины. По велению Лайсве слуги всё здесь вычистили и содержали в порядке. Она разобрала вещи, выкинула сгнившие и съеденные «родовой» молью, починила то, что ещё можно было починить.

Теперь спальня выглядела так, словно Вейас уехал только вчера: сундуки с одеждой, наблюдения за звёздным небом и карты, таблицы со значениями древних символов и алфавитов, размышления об исторических событиях.

Лайсве перечитывала их и открывала для себя нового, незнакомого Вейаса, гениального мыслителя, наделённого талантами книжника гораздо больше, чем её наставники в Эскендерии. Она хотела показать записи отцу, но заикнувшись об этом, осознала, что он не поймёт. Для него Вейас всегда будет несерьёзным пустомелей и слабым рыцарем. Если бы брат оказался на месте Жерарда, если бы, если бы…

Теперь Вейас не вернётся никогда!

Лайсве опустилась на сундук, повторяя в голове последние слова брата. Перед глазами стояли видения, как его тело рассыпается во прах у её протянутых рук.

— Безликий! — позвала Лайсве.

Всхлип поглотил слова. Слёзы переполнили веки и потекли горячими дорожками по щекам.

Бог появился тотчас, в мягком голубом сиянии.

— Мой брат?

Он понурил голову:

— Мне очень жаль.

Лайсве онемела, никак не верилось… Они не увидятся больше никогда! Она никогда не скажет ему:

«Я люблю тебя. Прости за всё!»

Лайсве тряхнула головой.

— Почему ты не защитил его, как прежде?

— Я теряю силы, с каждым днём всё больше, — Безликий описал круг рукой.

Он и правда превращался в зыбкий морок: очертания проступали едва заметной тенью в тумане, голос звучал глуше. Порой даже дозваться его не получалось. Лайсве забывала: их беседы, встречи, сам его образ — скитальца в сером балахоне или гривастого Огненного зверя.

Уже и Микаш заявил, что Безликий не существовал. Всё — лишь обман Жерарда и навеянные спорами тролльих грибов грёзы. Даже руны в книгах с легендами пропадали, истлевали страницы, словно само мироздание стирало его. А следом уходил в забвение орден: знания Сумеречников, их героизм и подвиги. Выжившие не вспомнят, каким на самом деле был мир.

— Твой брат слишком близко подобрался к высшим сферам, — отвлёк Лайсве от скорби голос Безликого. — Чаши весов дрогнули. Провидение не прощает такие вещи.

— По-моему Жерард сделал гораздо хуже. Почему с ним ничего не случилось?

Безликий фыркнул:

— Он создаёт много шума из ничего. Жерард лишь исполняет навязанную ему роль и не замечает, что загнан в узкие границы корыстных чаяний. Да и такие люди… С ними никогда ничего не случается в отличие от тех, кто горит так ярко, как твой брат.

Покорность Безликого судьбе злила до белых демонов в глазах.

— Но почему ты ничего не делаешь? — воскликнула Лайсве. — Разве ты не видишь, что время вышло? Скажи, где искать вэса! Назови хотя бы имя. Если тебе самому всё равно, жить или умирать, то подумай о нашем мире. Неужели он ничего для тебя не значит?

Сразу после возвращения она взялась за поиски девочки-вэса, которую Безликий показал ей в снах. Лайсве просматривала сведения о рождениях их храмов Вулкана, расспрашивала местных жителей, приглашала к себе похожих по описанию девочек, женщин, даже старух. Не зная, чего она хочет, но будучи уверенными, что «светлая госпожа черни» щедро их одарит, люди правдами и неправдами доказывали ей, что она ищет именно их.

Они придумывали душещипательные истории, кто-то даже играл так хорошо, что сам себе верил. Только Лайсве не находила ни той болезненно хрупкой красоты в их внешности, ни бесстрашного и самоотверженного характера. Да и не помнил никто встречи с Безликим. Никто не выбирал путь скитаний, чтобы вернуть бога людям, в обмен на его покровительство. Может, Безликий пустил её по ложному следу и показал совсем не вэса, ведь он не называл девочку так.

Что если она жила очень далеко отсюда? Лайсве не могла уехать из замка из-за войны, не могла даже добраться до архивов ордена в Эскендерии. А вдруг эта девочка находилась на другом краю мира, в неведомом Гундигарде, ведь там остались дикие племена. Кто знает, насколько они отличаются от обитателей Мунгарда?

Бессилие удручало. Да и как можно уговорить девочку отдать жизнь добровольно? Это же так похоже на то, что требовал от Лайсве Жерард. Выходит, он был прав? Неужели чтобы спасти мир, нужно стать чудовищем, которое принимает такие «трудные» решения? Какой смысл в спасении, если люди сами развращают свои души и впускают в них Мрак? Смоет его только полное уничтожение, и на месте образовавшейся пустоши вырастут не поражённые болезнью, чистые души.