Исход

Авалор был самым большим из Туманных островов у западного берега Мунгарда. С севера его обдували холодные ветра Нордхейма, а с юга омывало тёплое течение Гундигарда. Из-за их столкновений погода здесь стояла промозглая даже летом, когда удавалось улучить несколько солнечных недель.

Но Ойсин родился в сырости Западного океана, как и многочисленные предки до него, кроме тех неведомых, легендарных, что явились из иных сфер мироздания и в которых до сих пор поверить было боязно. Архимагистр Сумеречников привык и не зяб даже в холодный зимний, приправленный талым снегом дождь. Что уж говорить о тёплом кануне лета? Но вот южный зной Ойсин ненавидел. Жара вызывала дурные воспоминания, а сегодняшний день и без того был ими полон.

Этим весенним утром Ойсин встречался с Дарреном Комри. Его старший брат Кевин был лучшим другом Ойсина. «Мелкий» Даррен, как его в шутку дразнили в детстве, заметно вытянулся и заматерел за прошедшие годы. Внешностью он напоминал отца: те же острые черты, бледная кожа, иссиня-чёрные волосы, глубоко посаженные глаза цвета зимних сумерек, сухощавое телосложение. Говорил Даррен так же коротко и резко.

После отъезда Ойсина, Мелкий часто ему писал. Как и многие, Даррен жаждал узнать о Кевине и о родстве Архимагистра с Безликим. Мелкий делился в письмах всем, что с ним происходило, будто хотел видеть в Ойсине брата, но тот им не был. Да, он обожал солнечного Кевина, его лёгкий нрав и проницательность. Старший Комри заражал окружающих весельем и верой в лучшее, удерживал друзей от ошибок и не давал поступаться благородством, а потом…

Ойсин до сих пор просыпался в холодном поту, преследуемый жуткими видениями.

Чтобы посвятиться в орден Сумеречников, шестнадцатилетних одарённых парами отправляли на испытание. Кевину с Ойсином выпало поохотиться на саблезубых мелькарисов в пустыне Балез Рухез на границе с Гундигардом.

Гудела в ушах тишина, плавила мозги жара, перед глазами всё сливалось c раскалённым песком. Даже чутьё отказывалось различать опасность в белёсом мареве. Кевин закричал «Берегись!» и оттолкнул Ойсина в сторону. Трепещущий воздух расчертило кровью. Зубастая пасть огромной лысой кошки сомкнулась вокруг ног Кевина.

Удачи Ойсина хватило лишь на то, чтобы вцепиться в плечи друга и ветропрыгнуть подальше от мелькариса. Делая пару вдохов, чтобы восстановить резерв, Ойсин перемещался снова и снова, пока не притащил Кевина к шатру целителей. Тот истекал кровью, от ног остались лишь ошмётки.

Использовав родовой дар до предела, Ойсин едва не надорвался. Он лишился чувств, как только целители забрали Кевина из его рук. Архимагистр плохо помнил, как их обоих вернули в Ловонид. Ойсин очнулся только, когда маршал Гэвин пожал ему руку и поблагодарил за спасение сына. Хотя какое там спасение? Ведь компаньон должен был отдать жизнь за друга, а не наоборот.

В ордене Ойсин занял почётное место Кевина рядом с его всесильным отцом, но стыдился этого и чувствовал себя самозванцем. А после на Большом Совете в Эскендерии Гэвин как обухом огрел известием, что Ойсин — потомок Безликого. Знал ли Кевин, говорил ли ему отец? Может, поэтому друг и спас его? У Ойсина не было шанса спросить, ведь искалеченный Кевин покончил с собой, так и не дождавшись возвращения близких.

Ойсин отвечал на настырные письма Даррена неохотно. Мол, чего надо, Мелкий, я не твой брат, я потомок Безликого. У меня теперь весь мир на плечах. Но на самом деле Ойсину хотелось забыться в сиянии славы и почестей, в подвигах, что сулили высокие лорды, в победоносном шествии по Мунгарду. Архимагистром назначили, когда ему и двадцати ещё не было!

Его неловкость Даррен понял быстро. Письма стали более редкими, а потом и вовсе пропали, пока недавно тайной почтой не доставили записку:

«Ты будешь на коронации Лесли, я знаю. Давай встретимся на могиле Кевина утром перед церемонией, почтим память. Он бы хотел.

Д.К.»

Ойсин до последнего откладывал решение. Такие сантименты Архимагистру ни к чему. Но чувство вины грызло изнутри. Ведь ни на похоронах, ни после Ойсин ни разу не приходил на могилу друга.

На рассвете Архимагистр явился на северную окраину столичного Ловонида. Даррен уже ждал его у скошенных каменных плит, украшенных родовыми вензелями. В налитых синевой радужках отражались все тайные страстишки и пороки осмелившегося заглянуть в них Ойсина.

— Спасибо, — сказал Мелкий. — Кевин любил тебя, он был бы рад.

— А… а как твой отец? — с трудом выдавил из себя Ойсин.

По статусу Архимагистр был выше регента, который готовился сложить полномочия, но могущество лорду Комри давала вовсе не должность и даже не божественная кровь, а нечто более весомое — характер.

— Ты видишь его чаще, чем я, — вздохнул Даррен. — Отец весь в политике, как раньше был в войне. Откупается деньгами, не навещает, не выпускает из загородного поместья матери, как тюремщик.

— Но как же ты?.. — нахмурился Ойсин.